Анатомия чувств - [46]

С Сельваджей все было иначе. Ты хотел поразить ее. Любой ценой. Она должна была полюбить тебя. Если бы этого не случилось, кто бы мог поручиться, что, заведя новые знакомства, она не бросила бы тебя? Ты не смог бы этого пережить.

Чтобы завоевать ее сердце, ты шел на все: ты носил ей завтрак в постель, ты приглашал ее на ужин в рестораны, ты делал ей сюрпризы. Разумеется, ты даже не намекал, в каком смысле твои знаки внимания были ухаживаниями по всем правилам этикета, впрочем, со временем она сама догадалась бы об этом.

Однажды днем кто-то позвонил в дверь. Мама пошла открывать. Довольная улыбка появилась на твоем лице, как ты ни старался делать вид, что полностью поглощен чтением «La Gazzetta dello Sport»[27]. Сельваджа сидела рядом с тобой, собирая из бусинок новое ожерелье. Расстояние, которое отделяло вас, притом что вы не разговаривали и каждый, на первый взгляд, сосредоточенно занимался своим делом, все же не мешало тебе физически чувствовать ее близость. Мама недолго разговаривала с кем-то на пороге, потом вернулась в гостиную с огромным букетом цветов в руках.

Ты в жизни своей не видел букета бóльших размеров, чем этот, и подивился сам себе.

— Тебе прислали цветы! — воскликнула Сельваджа, поднимаясь, чтобы полюбоваться ими вблизи. — Они чудесные. Это наверняка папа прислал. Там написано? — она погладила нарцисс и втянула его аромат, радостная от такой новости.

— Нет, — сказала мама. — Отправитель не указан. Но самое интересное, что эти цветы не для меня, они для тебя. Кажется, у тебя появился таинственный поклонник. К тому же он широк на руку! — засмеялась мама.

Сельваджа застыла с открытым от удивления ртом и сразу же приняла букет из маминых рук.

— Как, по-твоему, кто бы это мог быть? — начала допытываться mother Антонелла. — У тебя есть кто-то на примете?

— Нет, по правде говоря, нету. Никого. А ты что думаешь, Джонни? — обратилась она к тебе, и тут же стало ясно, что она догадалась, от кого этот букет. Он обошелся тебе в круглую сумму, но ради нее ты был готов даже на большее.

— Кто бы их тебе ни прислал, — сказал ты, — он, должно быть, по уши влюблен. Они великолепны, правда?

— Зачем ты это сделал? — спросила Сельваджа, ставя букет нарциссов, орхидей и лилий в голубую вазу, которая стояла в ее комнате.

Ты был рядом и вот уже несколько минут не мог оторвать от нее взгляда. Когда ваши глаза встретились, она испепелила тебя. Она казалась спокойной, и все же по тому, как она на тебя смотрела и как говорила, было понятно, что спокойствие это напускное.

— С чего ты взяла, что это сделал я? — улыбнулся ты, вызывая ее на дуэль.

Она снова испепелила тебя взглядом.

— Знаю, и все, — ответила она.

— Хорошо, признаюсь, виновен. Что, нельзя было?

— Перестань, — перебила она тебя. — Ты действуешь мне на нервы.

В этот момент ты взял один цветок из букета и приложил его к ее лицу, как местный юродивый, поглаживая мягкими лепестками ее щеку. Она смягчилась и даже улыбнулась. Ты облегченно вздохнул и подумал, что женщины все-таки очень падки на лесть.

— Ты прекрасна, — прошептал ты медленно.

Тут уж ничего не поделаешь, твои ухаживания почему-то раздражали ее. Безусловно, ей льстило такое внимание. Это было очевидно. Ты это понимал. И все же она не могла смириться, что автором всех этих милых глупостей был именно ты.

Казалось, что моменты, когда ты привлекал ее к себе и целовал, ей нравились гораздо больше, чем минуты слабости, когда ты, не сдержавшись, пылко признавался ей в своей неимоверной любви. Получалось, если бы ты помалкивал, то она, вероятно, быстрее снизошла бы до демонстрации тебе своих чувств. Если ты просил у нее поцелуя, она отвечала отказом, но, если ты не просил, она не отступала. Она никогда не говорила, что любит тебя, а на твои признания отвечала улыбкой, но без того душевного порыва, который ты в праве был ождать.

Теперь каждый день вы проводили свободное время в квартире на улице Амфитеатра, хотя ты не всегда уступал ее просьбам о сексе. Часто вы просто лежали рядом на кровати обнявшись и только разговаривали. Вы многое теряли из той жизни, что бежала за окнами вашего убежища, но вам это было безразлично. У вас был свой мир, отдельный, он не подвергался внешнему вторжению. Дни шли за днями, и вы, увлеченные друг другом — только бы родителей не было дома, — занимались любовью повсюду.

Однажды вы вместе пошли на пробежку, ну, просто чтобы заняться чем-нибудь новым. Вы бежали, время от времени держась за руки, и это было забавно. Дома вас ждал горячий расслабляющий душ, и вы решили, что первой пойдет она. Поэтому ты немного удивился, когда Сельваджа позвала тебя, говоря, что не может найти жидкий гель. Ты нашел флакончик на его обычном месте на полке, а ее — блаженно растянувшейся на спине в ванне, полной пены, в полумраке, потому что она предусмотрительно закрыла жалюзи и зажгла свечи.

— Что так долго? — спросила она, поднимая ногу из воды, руки скрещены за головой.

Пена едва прикрывала ее грудь. Ты закрыл за собой дверь.

— Ты здорово подготовилась, — сказал ты, не обращая внимания на ее упрек.

Потом, улыбаясь так же лукаво, как и она, ты приблизился и стал раздеваться, но Сельваджа остановила тебя.