Анатолий Федорович Кони в Петербурге-Петрограде-Ленинграде - [10]

Месяц спустя то же Особое присутствие разбирало дело революционеров-народников, названное процессом 50-ти. Процесс этот произвел огромное впечатление на общество, особенно произнесенными на суде речами рабочего-ткача Петра Алексеева и Софьи Бардиной - членов "Всероссийской социально-революционной организации". Общественное мнение явно склонялось на сторону обвиняемых. Интересно, что адвокат А. Л. Боровиковский, который был также талантливым поэтом, друг и коллега А. Ф. Кони, посвятил женщинам, проходившим по этому процессу, стихотворение, Тургенев целовал фотографические карточки "святых", а умирающий Некрасов посвятил участникам процесса строки: "Смолкли честные, доблестно павшие, смолкли их голоса одинокие".

О том, как выглядело судоразбирательство в Особом присутствии Сената, каковы были его "объективность" и "беспристрастность", свидетельствует такой характерный эпизод, описанный Анатолием Федоровичем Кони в его воспоминаниях.

В феврале 1877 года у принца П. Г. Ольденбургского состоялся вечер для воспитанников и преподавателей учебных заведений, состоявших под его покровительством. Присутствовали Александр II и все министры. К Анатолию Федоровичу подошел сенатор Б. Н. Хвостов, взял его за локоть.

- Как я рад, что вас вижу, - сказал он. - Мне хочется спросить вашего совета. Ведь дело-то очень плохо! - Какое дело?

- Да процесс пятидесяти... Я сижу в составе Особого присутствия, и мы просто не знаем, что делать. Ведь против многих нет никаких улик. Как тут быть?

- Коли нет улик-так оправдать.

- Нет, не шутите, я вас серьезно спрашиваю - что нам делать?

- А я серьезно отвечаю - оправдать!

- Ах, боже мой, я у вас прошу совета, а вы мне твердите одно и то же -оправдать да оправдать. А коли оправдать-то неудобно?!

- Ваше превосходительство, - выведенный из себя, раздраженно произнес Кони, - вы сенатор, судья, как можете вы спрашивать, что вам делать, если нет улик против обвиняемого, то есть если он невиновен? Разве вы не знаете, что единственный ответ на этот вопрос может состоять лишь в одном слове-оправдать! И какое неудобство это может представлять для вас? Ведь вы не административный чиновник, вы судья, вы сенатор!

- Да, - сказал Хвостов, нисколько не смущаясь, - хорошо вам так, вчуже-то, говорить, а что скажет он? - И сенатор мотнул головою в сторону императора, беседовавшего с министром юстиции графом Паленом.

- Кто, государь? - спросил Кони.

- Ах, нет, какой государь! Какой государь? Что скажет граф Пален?!

Вот так. Где уж там законность, где правосудие, если непременно надо было угодить - и даже не государю, а господину министру!

13 июля 1877 года произошло событие, которому суждено было иметь весьма серьезные последствия - и для причастных к нему людей, и для истории страны. Когда в тот день Кони вернулся из Петергофа, где жил на даче, к себе домой, в здание Министерства юстиции, ему сказали, что дважды приезжал и спрашивал его генерал-адъютант Трепов, поджидал довольно подолгу и в конце концов уехал, оставив записку, с просьбой, если возможно, приехать к нему откушать в пять часов.

Федор Федорович Трепов был в то время петербургским градоначальником, которого ненавидел едва ли не весь Петербург. Кони удивился: какая срочная необходимость возникла у градоначальника видеть его? Но вскоре к нему зашел один из знакомых юристов и рассказал, что произошло в тот день утром в доме предварительного заключения на Шпалерной.

Приехав туда часов в десять по каким-то делам, градоначальник встретил во дворе гуляющими вместе арестантов Кадьяна, Петропавловского и Боголюбова (Емельянова) -того самого, что был схвачен после Казанской демонстрации и затем приговорен к пятнадцати годам каторги. Он ожидал исполнения приговора. Все трое поклонились градоначальнику, но тот этого не заметил (или не захотел заметить).

- Почему подсудимые гуляют вместе? - раздраженно спросил он майора Курнеева, управляющего домом предварительного заключения. - Разве могут лица, сидящие по одному и тому же делу, гулять вместе?

Тогда Боголюбов, приподняв шапку, вежливо сказал: - Я по другому делу.

- Не с тобой говорят! - отрывисто крикнул Трепов.

- Как его фамилия? - снова обратился он к майору.

- Боголюбов.

- Осужденный?

- Да, так точно.

- В карцер его! - распорядился градоначальник, вызвав таким распоряжением недоумение даже у сопровождавших его лиц, и проследовал дальше.

А Боголюбов пошел на другую сторону прогулочного круга - так что они неизбежно должны были встретиться вновь. И когда он поравнялся с градоначальником, тот, увидев его, закричал:

- В карцер! В карцер! Шапку долой! - и выбросил вперед руку, чтобы сбить шапку с головы заключенного.

Боголюбов, полагая, что генерал хочет его ударить, резко отпрянул. Шапка с его головы отлетела в сторону, а Боголюбов, потеряв равновесие, пошатнулся и едва не упал.

Эту сцену видели из окон многие заключенные, почти сплошь политические. Им показалось, что градоначальник ударил Боголюбова: со стороны все выглядело именно так.

Существует несколько версий эпизода "с шапкой". По одной из них, Трепов все же действительно ударил Боголюбова. Сопоставив разные версии и обстоятельства, автор остановился на той, что приведена выше, как более вероятной. Главное здесь, однако, не в отдельных деталях, а в самом факте возмутительного поведения градоначальника и дальнейших его действий, не имеющих никакого оправдания и даже объяснения.