Анастасiя - [41]

— Ну, слава Богу, ничего опасного, вроде не случилось, — сказал я. — Подумаешь, поговорили.

— Конечно, — Матвей удовлетворенно хмыкнул. — Я успел отрубить обратное путешествие царской четы в Москву. Там гибнет младенец Димитрий, и Анастасия едва остается живой. А то бы не знаю, что было. Старец Зосима стоял рядом и мог бы спасти младенца, но не спас. Фиг его знает, как бы отреагировал майор на этот «экстрим».

— Ну, ты молодец! — похвалил я.

* * *

Через три минуты Матвей выдвинул деку стола, и Иван Петрович сел, спустив на пол ноги в драных носках. Он помотал головой и огляделся.

— Ну, как впечатление? — спросил я.

— Интересно, — ответил следователь. — Полный эффект присутствия. Даже удивительно. Это какой был уровень?

— Планировался самый высокий, — осторожно ответствовал Матвей. — Но у нас все еще в работе.

— Так как, следственный эксперимент завершен успешно? — спросил я.

— Более или менее, — согласился майор. — Теперь я хоть понял, что это такое ваша виртуальная игра.

— А что разве Васильев вам не рассказал? — спросил я.

— Да он ничего не помнит, ваш друг, — ответил Иван Петрович. — Бормотал мне что-то про моральную ответственность человечества за прошлое и за будущее… Ну, я понимаю еще, за будущее, но за прошлое-то, как?

Леха Васильев определенно что-то там вспомнил. Надо непременно выяснить, что.

— Навестим его, спросим, — сказал я.

— Нет, все-таки разрешение Минздрава необходимо, — майор помотал головой. — Действует на психику. Придется написать частное определение по этому случаю.

— Да вы что? — закричал Матвей. — Разорить нас хотите?

— Это Минздраву решать, — уперся майор.

— Ну, пошла писать губерния, — безнадежно махнул рукой Матвей. — Вы даже не представляете, во сколько нам это обойдется!

— Это уже не мои заботы, — сказал следователь.

— Нет, так нельзя это оставлять, — Матвей разволновался не на шутку. Потом он, видимо, чего-то решил.

— Пойдем, выйдем, майор.

Матвей подхватил мента под локоть и, преодолевая его сопротивление, повлек к двери. Они вышли. Через несколько минут Матвей вернулся один.

— Кажется, пронесло, — сказал он и потер руки одна о другую. — Лишь бы Леха поправился!

Я не стал спрашивать и уточнять, на каких условиях состоялось соглашение.

Глава XIII >Первый диссидент. 1564 год. В поисках утраченного времени и земли русской.

В игры — играли, но нельзя было забывать, что мы ищем источник Лехиной направленной амнезии. Пока что я ничего не достиг. Матвей тоже. Правда, должен сразу сказать, что он больше занят был коррекцией своего программного продукта, а я знакомством с шестнадцатым веком.

— Мы перебрали, должно быть, с коэффициентом усиления, — говорил он мне озабоченно. — Мы не учли лабильность сознания. Наши реакции оказались сильнее, чем ожидалось.

— Да вам и не откуда было это узнать, — согласился я.

— Это все Леха, — добавил Матвей, — д′Артаньян ненормальный. «Контрстрайк! Контрстрайк!»

Матвей открыл мне Лехины рабочие файлы, где тот собирал материалы к следующим вариантам путешествий. И я погрузился в них, став уже Лехой Васильевым двадцать первого века, готовящимся превратиться в персонаж века шестнадцатого. Трансформации были такими сложными, что все путалось. Иногда ловил себя, что не осознаешь отчетливо, где ты в данный момент находишься, и кто ты вообще такой. Являлась перед мысленным взором Аня Дьяченко и говорила печально:

— Покинули меня, верные мои мушкетеры! Зачем?

Похоже было на эффект курения наркотика, который однажды в школе я испытал, соблазнившись Лехиным опытом. Голова кружилась, мысли прыгали. Только усилием воли удавалось удерживать стрелу времени.

* * *

В файле мы с Лехой общались мыслями. Я ничего не печатал на клавиатуре, я думал через СКВИДы. В образе Лехи я скоро понял, что его, как и меня, не устраивал в этой игре набор героев. Монахи, лекари и старцы его больше не занимали. Он целился выше.

— Я понимаю, — говорил компьютерный Леха компьютерному мне, Анатолию Завалишину, — что становиться Иваном Грозным нельзя: на всю жизнь козленочком останешься: шизофреником и убийцей.

— Да, но это значит, кем бы ты ни стал, след той личности неизбежно останется в тебе.

— Согласен, — говорил он.

— Э, брат, — возражал я своему собеседнику, который не мог меня слышать. — Это просто означает, что прошлое нам с тобой не безразлично. Мы должны извлекать из него уроки для будущего. Только и всего.

— Ничего подобного, — отвечал виртуальный Леха. — Прошлое в нас существует физически. Мы его носители… Богом быть не могу, Иваном Грозным быть не желаю… Я — Курбский.

— Но ведь драма Курбского на тебя тоже окажет неустранимое воздействие. Не боишься, что больной сделаешься? — спрашивал я невидимого д′Артаньяна.

— Боюсь, Арамис, — отвечал тот беззвучно.

* * *

Из файлов Алексея Васильева

Отступник

Александр Герцен, Александр Солженицын, Иван Бунин, плеяда русских эмигрантов — философов двадцатых годов, миллионы изгнанников белой гвардии…

«Не падайте духом, поручик Голицын,

Корнет Оболенский, надеть ордена».

Овеянные грустью, ностальгией, бесконечные волны русской эмиграции будут томить души потомков. Но мы не забыли и первого диссидента земли русской, первого демократа, борца с абсолютной монархией, политического эмигранта, изменника Великого княжества Московского, предателя родины — князя Андрея Курбского.