Анархия non stop - [27]

Нет ничего антидемократичнее террористической мистерии, нарушается (с обеих сторон) граница человека, граница его суверенности и лояльности. Поэтому мы знаем, что «в следующем веке главная мировая опасность — опасность терроризма», а вовсе не вампиризм корпораций, уничтоживших возможную для жизни среду, или фантастическое количество оружия массового поражения, запасенного «мировыми державами».

Идеальный демократический гражданин, абсолютный представитель, — это лояльность, принявшая антропоморфные черты. Идеальный демократический гражданин должен прежде всего не существовать, потому что существуя, даже лежа в гробу, он всегда занимает чье-то место, нарушает чьи-то «неотъемлемые» права, а это не очень-то демократично. Стоя на ступеньке эскалатора или просто вдыхая кислород и выделяя углекислый газ, тем более обнимая кого-нибудь, он предает демократию, отнимая эти возможности у других, не исключено — более достойных, граждан. Что может быть опаснее лояльности для любых проявлений жизни как действия? Любая лояльность — это всегда лояльность к смерти, обучая вас «быть лояльным», вас обучают изображать условного покойника, не покойника даже, а еще не зачатого, безопасного, т.е. бессубъектного субъекта, который вряд ли когда-нибудь нарушит планы уже живущих и, следовательно, менее корректных.

Итак, если вы зачем-нибудь существуете, если вы кто-то или что-то, вы уже напоминаете террориста, вы на войне, вы не демократичны. Но если идеальный демократический гражданин должен прежде всего не существовать, значит, именно он, а не вы, содержит в себе причину террористического к себе отношения. Совершая выбор, любое самоопределение, которое не удастся проигнорировать в рамках либеральной игры в «миллион мнений», вы уже уподобляетесь «террористу». Совершая выбор, вы отводите лицо от зеркала, перестаете быть нарциссом. Нарциссизм — камера, в которую заключен капиталом почти каждый. Когда нарциссизм, условие «американской мечты», «золушкиного мифа» и «гуманистических отношений», перестанет действовать в результате мировой волны террористических мистерий, тогда кончится и рабовладение корпораторов, и постылой вечности наступит конец. Кончится их нудная «вечность», в которой всегда все было примерно так, как сейчас, 10—15 сценариев вечно повторяющегося «колеса сюжетов» в окошечке старого балагана, гордо названного «сознанием».

Во время штурма посольства в Лиме мститель ­вошел в номер, где держали министра транспорта, и нашел его под кроватью, дергающегося от ужаса.

С надменным и брезгливым лицом (как показывал потом министр) «террорист» опустил винтовку и вышел обратно, в коридор, навстречу восстанавливающим законность пулям. Он знал, что через десять ­секунд будет истекать кровью на ковре посольства, но оставаться в одной комнате с дрожащим «заложником», человеком разоблаченной и посрамленной власти, было для него гораздо большей пыткой, чем смерть. Министр мог бы сохранить ему жизнь, но в тот момент он сам был воплощением ничтожества жизни, купленной в результате соглашения. Министр не стоил казни. Смерть мстителя, индейца из «Сияющего пути», — это приключение, авантюра, экспе­диция, достающаяся отнюдь не всем. Нужно заслужить пулю.

Повод может быть любым. Например, налоговая петля, все туже затягивающаяся на шее далеко не самых богатых, или новый закон, запрещающий вам что-нибудь из того, что прежде вы делали или собирались сделать. Многоукладная экономика, в том смысле, что одни должны укладываться в пособие, а другие в годовой бизнес-план на ближайшие двести лет, или новое кино какого-нибудь сбрендившего на монархизме режиссера-политка с яичной скорлупой на мундире всегда предоставят достаточно поводов для того, чтобы ответить им на языке гранат. Поводы есть всегда, и они меняются каждый день. А вот причина, пожалуй, всегда одна и та же — распознание в окружающих «заложников» и решимость дать им это понять хотя бы на несколько часов. Бывает, что эти часы становятся последними проведенными тут, но зато в эти часы каждый играет именно того, кем он взаправду является, т.е. никто никого не играет. Игра, отменяющая игру, — террористическая мистерия.

Существует (существовала, будет существовать) «красная сеть международного террора», хотя со временем сеть меняет цвет. Террористический интернационал активных и политически осведомленных гностиков. Однако большего успеха добиваются как раз те группы, которые не очень надеются на заграницу и связаны скорее с тайными союзами и оккультным подпольем на своей земле, такие держатся дольше; еще громче дейст­вуют одиночки, ведомые безупречным личным хранителем.

Платные оракулы буржуазии из семьи Фрейда, Фромма или Лакана объясняют случаи терроризма в «развитых» странах «обществом вседозволенности», тем самым внушая всем, что «социальная вседозволенность» есть опасный фон современной жизни америкоевропейца, нечто вроде «половой неряшливости», тогда как пора поговорить о тотальной недозволенности, нарушаемой вооруженными одиночками ценой своих и чужих жизней.

Психоаналитики попадают в заурядную ловушку, путая (самые умные намеренно, остальные за компанию) проявление сверхсознательного (у героев) с моментами подсознательного (у рабов-неврастеников), надчеловеческого (у мстителей) и недочеловеческого (у жертв). Жертва, раб-неврастеник, пойман в нервную систему, как в охотничью сеть. Герой, партизан-мститель, использует свои нервы как ловушку.