Анархия – мать порядка - [91]
Наши командиры подвергались расстрелу, будь они больные или здоровые»[541].
«Красная армия, вместо своей прямой задачи — преследования отступающего Деникина, сейчас занята повстанчеством, — комментировал события Куриленко, с июля 1919 г. сражавшийся в Красной армии, а теперь вернувшийся к махновцам. — Я думаю, что она своими действиями заново организует его: это неизбежно. Создается положение, при котором террор и насилие над махновцами и населением только увеличат сопротивление»[542].
Несмотря на разрыв с красными, махновские командиры продолжали обсуждать возможность возобновления союза. За это выступали Куриленко, Долженко, Миронов (брат красного командарма Ф. Миронова). Последний считал: «Надо повстанцев сохранить для более позднего времени: мы еще покажем себя! Упрекать в советской службе не следует, ибо это не порок. Чем больше наших товарищей будет на этой службе, тем легче нам удастся изнутри двинуть 3–ю анархическую революцию»[543]. Не исключено, что в проведении такой тактики Миронов рассчитывал на поддержку брата — беспартийного большевика, добившегося больших успехов на службе в РККА, но уже бунтовавшего в 1919 г.
Иван Долженко, в принципе возражая против такой «инфильтрации» и критикуя политику Махно конца 1919 г., считал необходимым перейти к конструктивной работе в рамках большевистского режима: «Взорвать Советскую власть значит продлить борьбу внутри пролетарских групп города и деревни… Бряцать оружием и входить во властнические организации с целью взорвать их изнутри было бы весьма позорно и недостойно. С ними надо примириться раз и навсегда. Священной обязанностью теперь надо считать вопрос организации свободных коммун в советских условиях. В этом мы имеем достаточно опыта и должны показать деревне, насколько эффективно нужно устроить коллективную жизнь. Пусть даже эти коммуны будут нести бремя государственных налогов, подчиняясь власти… Надо проповедовать коллективизм, которому большевики выдали вексель чуть ли не неприкосновенности и массу привилегий. Мы должны оружие сдать в музей революции и организовать хоть сколько–нибудь свободных коммун, повторяю, в советских условиях»[544]. Представление о том, что большевики позволят махновцам организовывать автономные небольшевистские коммуны, было, конечно, весьма наивно. Долженко подвергся за свое «капитулянтство» резкой критике и позднее пересмотрел свою точку зрения: «Как можно организовать коммуну, когда носа не показывай, когда за тобой, как за зайцем, охотятся красные стрелки… Бряцать оружием сейчас нехорошо. Но что нам делать, когда нас лишают самого дорогого — жизни… нас убивают! По–моему село надо подчинить политической и экономической самозащите, надо организовать сопротивление»[545]. Эта позиция и возобладала, но готовность вернуться к союзу с красными в более благоприятных условиях у большинства командиров осталась. Они поняли невозможность победы над большевиками, пока не началось антиавторитарное движение по всей стране. А пока перед махновцами стояла задача сохранения революционного очага. И они с ней справились.
Большевики рассчитывали на быстрый успех, учитывая настроения населения. Оно приветствовало Красную армию как освободительницу от белых. Красные, как и Махно, выступали за советскую власть. Продразверстка была почти неизвестна на Украине (введена здесь лишь в апреле 1919 г., всего за два месяца до падения власти большевиков), поэтому господство деникинцев представлялось много более тягостным, чем предстоящая большевистская власть. «Настроение в уезде определенно в пользу советской власти. Наряду с этим есть и махновское течение. Присылка красных политработников может разбить их и достигнуть желаемых результатов. Крестьяне требуют компенсации взамен вывозимого хлеба, в первую очередь кузнечного угля для починки сельско–хозяйственных орудий»[546], — гласит разведсводка за 25 января.
Но компенсация не приходила. Большевистская власть привычно забирала хлеб в центр, а на протесты отвечала репрессиями. В районе укреплялись чрезвычайные комиссии, милицейская система и даже отмененные уже в России комбеды (комнезамы). В первой половине февраля сквозь мажорный тон начинают пробиваться и критические нотки: «Заметно недовольство продовольственной политикой, указывалось на низкую цену на хлеб, на низкие нормы, оставляемые для хозяйства…»[547]
Казалось, что после победы над основными армиями белых большевики могут отказаться от крайностей политики «военного коммунизма», перейти к более демократическому курсу, отменить продовольственную разверстку, прекратить террор ЧК, восстановить полновластие советов. Но этого не было сделано. Даже солдаты не могли вернуться домой — из них были сформированы трудовые армии. В этих армиях сохранялась военная дисциплина, но они должны были не воевать, а работать.
