Анархия – мать порядка - [79]
На съезде прошли довыборы в ВРС. Вошедший в этот орган вместе с другими новыми членами коммунист Новицкий, утверждает, что вскоре под его влияние перешло большинство членов этого органа[438]. Но подобное «коммунистическое подполье» в ВРС почти никак себя не проявило, что заставляет заподозрить представителя коммунистов в преувеличении своего влияния. По данным Белаша ВРС на 42,5% состоял из анархистов (85 человек — в том числе все командиры и начальники военных управлений), на 10,5% - из левых эсеров (21 человек — командиры и делегаты от сел), 2% - большевики (4 человека — от рабочих и военных), 35% беспартийных крестьян (70 человек) и 10% - беспартийных рабочих (20 человек). Меньшевики, народники, эсеры и националисты в ВРС не пошли[439].
Поскольку Махно не имел времени реально заниматься делами ВРС, он сложил с себя полномочия его председателя, и «гражданскую власть» возглавил Волин[440]. Отношения военных и ВРС оставалось напряженным. Волин вспоминает, что «Реввоенсовет и часть командного состава были на ножах; и между ними стоял и Махно, и я»[441]. Возможно, эту оппозицию военщине Новицкий и отождествил с большевистcким влиянием.
Продолжался и конфликт с меньшевистскими профсоюзами, который начался на съезде. Резкая отповедь Махно сторонникам «учредилки» дала меньшевикам повод расширить фронт оппозиции. 1 ноября собралась конференция части завкомов Александровска, которая приняла следующую резолюцию: «Обсудив допущенные 30 октября выпады против рабочего класса и его представителей, делегированных рабочими организациями, и обращая внимание съезда, что эти выпады становятся систематическим явлением со времени занятия города повстанцами, …подчеркиваем, что с рабочими организациями, уцелевшими от разгрома, опираясь на грубую военную силу, совершенно не желают считаться». Упоминание грубой военной силы было связано с кратковременными арестами некоторых рабочих активистов. Меньшевики пытались своим уходом лишить съезд в Александровске полномочий рабоче–крестьянского. «Делегаты рабочих могут вернуться в состав съезда только в том случае, если общее собрание публично снимет с рабочей делегации брошенное ей оскорбление… В отсутствие рабочих делегатов съезд явится не рабоче–крестьянским, а только крестьянским, и постановления его не смогут иметь для рабочих г. Александровска никакой моральной ответственности»[442]. Но в составе съезда оставалась почти половина рабочей делегации, которая поддержала Махно вместе со всем съездом, спокойно закончившим работу 2 ноября. Чувствуя за собой эту поддержку, Махно уже 1 ноября обрушился на оппозицию, но не грубой военной силой, а статьей «Иначе быть не может»: «Допустимо ли, чтобы рабочие города Александровска и его окружений, в лице своих делегатов — меньшевиков и правых эсеров, — на свободном деловом рабоче–крестьянском и повстанческом съезде держали оппозицию деникинской учредилки?» Созыв конференции ФЗК Махно называет просто «закулисным предательством», воскрешая в памяти весну 1919 г., когда Дыбенко называл контрреволюцией махновский съезд.
В отличие от большевиков, Махно, правда, никому не грозил расстрелом, но тучи над оппозицией сгущались. Взывая к рабочим, батька вопрошал: «Правда ли, что эти ублюдки буржуазии вами уполномочены, чтобы, прикрываясь именем вашей пролетарской чести, на свободных деловых съездах призывать к старому идолу — учредилке?»[443]. Часто во время гражданской войны за такими эпитетами следовали аресты и расстрелы. Но ничего этого не случилось — меньшевики продолжали свою работу в рамках махновской многопартийности, проводили на профсоюзных конференциях резолюции о преждевременности социалистической революции.
Конфликт на съезде был всего лишь болезнью роста многопартийной системы в махновской «республике», в дальнейшем руководство движения было более терпимо к «реформистам». Напряженность в отношениях между махновцами и рабочими организациями не означает также, что рабочие находились под влиянием большевиков — их ораторов они иногда даже стаскивали с трибуны[444]. После того, как Махно выделил на нужды страховой больничной кассы 1 миллион рублей, отношение к нему стало меняться. Теперь махновцы воспринимались как власть. Рабочие привыкли к тому, что либо предприниматель, либо государство должны платить им зарплату и организовывать производство: «Некоторые заводские комитеты пытались выяснить в штабе и в «военно–революционном совете», будет ли выплачено жалование рабочим и когда…», — вспоминает Щап[445]. В ответ на аналогичный запрос железнодорожников Махно отвечал: «В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения в освобожденном нами районе, а также исходя из принципа устроения свободной жизни самими рабочими и крестьянскими организациями и их объединениями, предлагаю товарищам железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая в вознаграждение за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных, организуя свою кассу на товарищеских и справедливых началах и входя в самые тесные сношения с рабочими организациями, крестьянскими обществами и повстанческими частями»
