Анархическая работа во время революции - [7]

К несчастью, люди инициативы встречаются в будничной жизни очень редко. Но в революционные эпохи они появляются и именно они, собственно говоря, и создают прочную работу революцией.

На них наша надежда и упование в будущей революции. Лишь бы они имели правильный и, следовательно, широкий взгляд на будущее, лишь бы они имели смелость мысли и стремились бы возродить прошлое, обреченное на смерть; лишь бы их вдохновлял высокий идеал, — и за ними пойдут. Никогда, ни в какую эпоху своего существования, человечество не ощущало большей потребности к великому вдохновению, как в данный момент нашей жизни, когда мы прожили целое столетие, полное буржуазного разложения и гнили.

* * *

Но, чтобы они появились, нужна подготовительная работа. Необходимо, чтобы те новые идеи, которые отметят новое начало в истории цивилизации, были бы намечены до революции; чтобы они были усиленно распространены в массах с целью быть подвергнутыми критике практических умов и, до известной степени, экспериментальной оценке. Нужно, чтобы мысли, которые зародились до революции, были бы в достаточной мере распространены, для того, чтобы известное количество умов успело к ним привыкнуть. Нужно, чтобы слова: «анархия», «уничтожение государства», «свободное согласие рабочих групп и коммун», «коммунистическая коммуна» стали бы известными, настолько известными, чтобы интеллигентное меньшинство старалось бы их углубить.

Тогда такие, как Шалье, Жак Ру или Доливье будущей революции будут поняты массами, которые после первоначального удивления заметят в этих словах выражение своих собственных стремлений.

А зависть среди самих угнетенных? И не замечали ли часто и вполне правильно, что зависть является камнем преткновения среди демократии? Что, если трудящийся слишком терпеливо переносит высокомерие своего хозяина, но смотрит завистливым взглядом на личное влияние товарища по мастерской? — Не будем отрицать этого; не будем прятаться за аргумент, вполне, впрочем, правильный, что зависть всегда рождает сознание, что товарищ, раз он только приобрел влияние, употребит его на то, чтобы предать своих вчерашних друзей, и что единственной возможностью парализовать зависть, как предательство, было бы отнять у этого товарища, как у буржуа, возможность увеличивать свою власть, возможность сделаться хозяином.

Все это правильно, но есть еще больше. Мы все с нашим государственным воспитанием, видя возникающее влияние, думаем лишь о том, как его уничтожить, и мы забываем, что есть еще один более сильный способ парализовать вредные влияния или влияния, которые могут быть вредными. Этот способ — действовать лучше со стороны.

В рабском обществе этот способ невозможен, и мы, дети рабского общества, не думаем о нем. Если король стал невыносимым, каким способом отделаться от него, как не убить? Если министр нам мешает, что делать, как не искать другого, который бы его заместил? И если «народный избранник» внушает нам отвращение, мы ищем другого, который бы составил ему конкуренцию. Так это делается. Но разве это разумно?

Что, в самом деле, могли сделать члены Конвента по отношению к королю, который не уступал им права, как не гильотинировать его? и что могли сделать Монтаньяры по отношению к Жирондистам, облеченным теми же правами, как не послать их в свою очередь к палачу? Итак, это прежнее положение осталось у нас до настоящего времени. И тем не менее единственный действительный способ парализовать вредное влияние — это взять на себя инициативу действия и направить его в лучшую сторону.

Также, когда мы слышим о революционерах, которые восторгаются при мысли о том, как придется заколоть или застрелить правителя, который может захватить власть во время революции, то нас охватывает страх при мысли, что силы настоящих революционеров могут иссякнуть в борьбе, которая была бы, в сущности, только борьбой за или против людей в шитых золотом мундирах. Объявить им войну — это значит признать необходимость иметь других людей, также одетых в те же мундиры.

В 1871 году в Париже уже смутно предчувствуется лучший способ действия. Революционеры из народа, казалось, понимали, что «Совет Коммуны» должен рассматриваться как простое украшение, как дань, уплачиваемая традициям прошлого; что народ не только не должен был разоружаться, но что он должен был сохранять рядом с Советом свою внутреннюю организацию, свои союзные группы и что от этих групп, а не от Городской Ратуши, должны исходить все необходимые меры для создания триумфа революции.

К несчастью, известная скромность народных революционеров, зараженных также предрассудками власти, еще очень сильными в эту эпоху, мешала этим союзным группам совершенно обходить Совет и действовать так, как будто бы он не существовал совершенно, чтобы открыть новую эру в социальном строительстве.

* * *

Мы не избегнем возвращения этих попыток революции. Но будем, по крайней мере, знать, что самый действительный способ уничтожения власти не будет государственный переворот, который вернет власть к иной форме, приводящей к диктатуре. Единственно действительным способом было бы дать народу силу, мощную в своем действии, в своей революционной работе строительства, которую она бы выполнила, вопреки правительству, как бы оно ни называлось, и постоянно увеличивая свою революционную инициативу, свое революционное вдохновение, свою работу строительства и разрушения. Во время Великой Революции 1789—1794 годов секции Парижа и других больших городов и революционные управления в мелких городах, обходя Конвент и провинциальные органы революционного правительства, принялись набрасывать попытки реконструкции экономического переустройства и свободного согласия общества. Это нам сегодня доказывают уже опубликованные документы, касающиеся деятельности этих мало известных органов революции — народных секций и обществ.