Анархическая работа во время революции - [3]

* * *

Общее обожание, общий культ объединяет всех буржуа, всех эксплуататоров. Представитель власти и глава законной оппозиции, папа и атеист-буржуа одинаково поклоняются одному богу, и этот бог власти живет в самых отдаленных уголках их мозга. Потому-то они, несмотря на все свои разделения, остаются соединенными. Глава государства отделится от главы оппозиции, и прокурор отделится от адвоката в тот день, когда тот вздумает сомневаться в учреждении парламента или когда адвокат обойдется с трибуналом по-нигилистски, т. е. будет отрицать его право на существование. Тогда, и только тогда, они смогут разделиться. Пока же они соединены для того, чтобы посвятить свою ненависть тем, кто подрывает верховную власть государства и разрушает уважение к власти. К ним они неумолимы.

И если буржуа всей Европы посвятили столько ненависти к работникам Парижской Коммуны — это значит, что они видели в них настоящих революционеров, готовых выбросить через борт государство, собственность и представительное правительство.

Понятно, какую силу дает буржуазии этот общий культ иерархического права.

Несмотря на то что она на три четверти сгнила, в ней все же сохранилась добрая четверть людей, крепко держащих знамя государства. Прилежные к работе, преданные делу, как вследствие своего преклонения перед законом, так и вследствие своего аппетита к власти, они работают без отдыха над укреплением и распространением этого культа. Вся необъятная литература, все школы без исключения, вся пресса к их услугам, особенно в юности они работают без отдыха, борясь со всеми попытками поколебать идею законной государственности. И когда наступает момент борьбы — все, как слабые, так и сильные, тесно сплачиваются вокруг этого знамени. Они знают, что будут царствовать до тех пор, пока это знамя будет развеваться.

Понятно также, каким безумием было бы привлечь революцию под это знамя и пробовать повести народ навстречу этим традициям для того, чтобы принять этот принцип господства и эксплуатации. Власть — это их знамя, и пока народ не будет иметь другого знамени, которое будет выражением его коммунистических, антизаконных и антигосударственных — коротко говоря, антиримских — стремлений, он будет давать другим господствовать над собой.

Именно здесь революционер должен обладать смелостью мысли. Он должен иметь мужество для окончательного разрыва с римско-католическими традициями; он должен иметь смелость сказать народу, что он сам перестроил общество на основаниях действительной справедливости, той, которую понимает обычное народное право.

Уничтожение государства — вот задача революционера, того, кто обладает смелостью мысли, без которой не делают революций.

В этом он имеет против себя все традиции буржуазии. Но зато он имеет за себя все развитие человечества, которое налагает на нас обязанность в этот исторический момент освободиться от той формы группировки, которая, может быть, сделалась необходимой благодаря невежеству прошедших времен, но которая стала враждебной прогрессу будущего.

В то же время уничтожение государства осталось бы пустым звуком, если бы причины, создающие нищету, по-прежнему бы существовали. Как богатство могущественных, как капитал и эксплуатация, так и государство родилось от обеднения одной части общества. Всегда требовалось, чтобы одни впадали в нищету вследствие переселений, нашествий, чумы или голода, для того, чтобы другие обогащались и приобретали власть, которая отныне могла расти, делая возможность существования масс все более и более ненадежной и необеспеченной.

Политическое государство не может быть уничтожено, пока не будут уничтожены сами причины обеднения и обнищания масс.

И для этого — мы уже много раз повторяли это — мы видим лишь одну возможность.

Прежде всего нужно всем обеспечить существование и даже достаток и сорганизоваться обществами таким образом, чтобы производить все то, что необходимо для подобного обеспечения. При возможности действительного производства это более чем возможно: это легко выполнимо.

Затем нужно принять то, что следует из всего современного экономического развития, т. е. взять общество целиком как нечто, производящее богатства, без возможности определить ту часть, которая возвращается к каждому в производстве. Нужно сорганизоваться в коммунистическое общество, — не для рассмотрения абсолютной справедливости, но потому, что стало невозможным определить участие индивидуума в том, что уже не является больше индивидуальной работой.

Как видно, задача, лежащая перед революционером нашего времени, необъятна. Тут дело касается не какого-нибудь простого отрицания: например, уничтожение крепостного права или главенства папы.

Здесь вопрос идет о работе созидательной. Мы должны открыть новую страницу мировой истории, выработать новый порядок вещей, основанный не на солидарности внутри одного племени или сельской или городской общины, но на солидарности и равенстве всех. Попытки солидарности, ограничений либо узами родства, либо территориальными разграничениями, или принадлежностью к гильдии или классу, не имея успеха, привели нас к работе над построением общества, основанного на совершенно другой идее, чем та, на которой основывались общества в средние века или древности.