Анафема - [21]

Но было уже поздно. Дашу этим не вернешь. И похороны, и поминки Надежда перенесла спокойно, держала себя в руках. Но потом, когда уже стало не нужно быть сильной, что-то надломилось в ней, и она сгорела за полгода. Второй раз в Новосибирск вырваться не удалось, работы тогда навалилось выше головы. Артем приехал только через год, чтобы снова увидеть их вместе — мать и дочь, в одной могиле.

А Святозар в тюрьму так и не сел. Суд оправдал его за недоказанностью улик, а единственное принятое обвинение — доведение до самоубийства — адвокат объяснил неустойчивым психическим состоянием Даши. Духовный глава «Светлого Царства» отделался небольшим штрафом и условным наказанием. Вскоре, опасаясь самосуда разъяренных жителей города, он уехал куда-то на восток.

Дашу Чернышов видел мало — в основном во время редких наездов к родне, да пару раз в Москве, когда Надежда привозила дочь на лечение. Помнится, он произвел тогда на девчонок сногсшибательное впечатление, приехав на вокзал в новенькой парадной форме. Теперь Надежды, которая после ранней смерти мамы вырастила его практически в одиночку, не стало, и это ударило по Артему намного сильнее. Тогда он жалел только об одном: что работает в МУРе, а не в угрозыске Новосибирска, и что ему не довелось брать Святозара лично.

С тех пор он недолюбливал сектантов, а уж уличных проповедников просто на дух не переносил. Однажды Артем едва не избил в кровь молодого паренька, когда тот подошел к Чернышеву с вопросом: «Познал ли ты истинную веру?». Мормона спасли только быстрые ноги.

Дома о разговоре с подполковником Чернышов пока решил не говорить — жена в то время ждала Сашеньку, шестой месяц уже пошел, ей было вредно волноваться. А следующим утром Артем позвонил Игнатовичу.

— Леонид Семенович? Это Чернышов. Я согласен.

— Хорошо… хотя какое там — хорошо! Мы без тебя совсем завязнем.

— Не переживайте раньше времени. Неизвестно, может, откажут еще.

— Вряд ли. Я тебе вчера до конца не договорил: им нужны не только верующие, но и…

— Я знаю, — спокойно сказал Артем.

Он еще вечером понял то, о чем Игнатович предпочел умолчать: в новый комитет стараются набирать таких людей, которых невозможно купить. Или — почти невозможно. Либо истово верующих, либо тех, кто люто ненавидит любых сектантов по личным причинам. Как он сам, например. Правда, если уж быть честным до конца, стоит вспомнить, что, вернувшись из Новосибирска, он в первые месяцы зверел при упоминании любой религии. Слава Богу, сейчас разобрался.

— Знаешь? — переспросил подполковник без заметного удивления. — Что ж… тогда и объяснять незачем. Могу только пожелать удачи.

— Спасибо. Что мне нужно делать?

— Пиши заявление в кадры. «Прошу перевести» и все такое… Через пару дней придет вызов из Минюста. На собеседование.

— К ним?

— Вряд ли. Скорее всего, в Патриархию. Действительно, когда Чернышов пришел на работу в понедельник, его уже ожидал красивый конверт с золоченым тиснением. В письме Артема официально приглашали прибыть на собеседование к 14 часам в пятницу в отдел внешних связей Московского Патриархата к протоиерею Адриану.

По правде сказать, Чернышов ожидал, что протоиерей Адриан окажется бородатым и вальяжным священником лет шестидесяти — такими православные иерархи обычно представали по телевизору. Однако к его удивлению протоирей выглядел почти ровесником самому Артему, и вальяжного в нем не было ничего. Наоборот, высокий, немного сутулый, с проницательным взглядом умных глаз и стремительными движениями, он даже не пытался изображать предписываемую православными канонами несуетность.

Протоирей поднялся навстречу, улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, Артем!

Чернышов смутился. В детстве, по настоянию бабушки, его окрестили, но сам он считал себя неверующим и православным укладом особенно не интересовался. Выходит — зря. Никогда не знаешь, как оно все повернется. Вот, например, сейчас он не знал, как нужно приветствовать священника, и немного смутился. Вроде бы положено назвать священника «батюшкой», испросить благословения и поцеловать руку. И то, и другое, и третье показалось Чернышову в сложившейся ситуации неуместным и просто глупым.

Адриан, кроме всего прочего, оказался еще и наблюдательным. Моментально уловив причину замешательства Артема, он протянул руку и весело произнес:

— Поступайте, как привыкли, Артем. Ко мне можете обращаться «отец Адриан» или «отец протоиерей», если вас это не смущает, конечно.

Чернышов поспешно пожал священнику руку, несколько скованно поздоровался:

— Здравствуйте, отец Адриан.

— Присаживайтесь. Не против, если я буду называть вас по имени?

— Нет, конечно.

Протоиерей сел напротив, спокойно выдержал изучающий взгляд Артема и только потом продолжил:

— Не бойтесь нарушить какие-то наши нормы. Во-первых, вам это простительно, потому что вы не верующий. Впрочем, это простительно и православному, если он оступается по незнанию или, скажем, случайно, а не со зла. А во-вторых, главная заповедь христианина — терпимость.

Чернышов чуть заметно усмехнулся. Ну да, как же. Не иначе и сектантов из одной только терпимости решили прижать. Однако вслух ничего не сказал, а протоиерей Адриан, похоже, не заметил его реакции.