Амурский вальс - [3]

Понеся в боях довольно значительные потери, корпус был отведен с фронта и занял линию железной дороги между Новосибирском (Ново-Николаевском) и Иркутском, предоставив возможность красным партизанам успешно формировать и готовить свои отряды. Сергей Лазо, выполняя решение СибРевКома о переходе на нелегальное положение, ушел в тайгу в районе станции Зилово, и его отряды росли как на дрожжах.

Илья и Иван были откомандированы им в район Благовещенска, так как японцы там нанесли сильный удар, в результате которого погибло более трехсот человек из Ивановского партизанского отряда. Требовалось вновь настроить людей на борьбу, и активнее противостоять вылазкам Гамова и его карателей.

В «отряде» было всего двадцать человек, двенадцать конных, шесть саней, двое из которых были вооружены станковыми пулеметами. Одни сани использовались только для перевозки продовольствия и боеприпасов. Так как «нелегально» пройти марш в тысячу с лишним километров невозможно, то для участия в нем отобрали только казаков-амурцев и снабдили их документами, «заверенными» на станции КВЖД Борзя. Была в августе такая возможность, когда сама станция находилась в руках Красной Армии. Несколько сложнее было доставить боеприпасы, в основном потому, что везде ощущался дефицит патронов, а особенно гранат и тола. Переход на партизанские действия требовал активизировать нападения на поезда. Экипированы все были достаточно хорошо. Семеновцы «предоставили» и знаки различия, и свои бланки документов. Требовалось «отойти» от тех мест, где базировались партизаны, и где-то в районе Таптугоры погрузиться на поезд до Благовещенска. Через Зилово поезда ходили, но если сесть там, то уже в Кислом Ключе можно ожидать высадки и расстрела. Никакие бумажки не помогут. В Кислом Ключе стоял японский гарнизон и действовала контрразведка Колчака. Дабы не плутать, двинулись к истоку реки Кара, с целью выйти к поселку Солдатка, где можно успешно обменять ртуть и муку на золото. Рудник заброшен, весь инженерный состав выехал в Харбин, но рабочие остались и есть «наводка» на человека, который продолжает «стараться» и в беде не оставит.

Морозы и ветра сделали путешествие просто невыносимым. Лишь когда миновали второй перевал и вышли к Пильной, удалось немного отогреться на бывшей лесопилке. Вечером, правда, чуть до стрельбы не дошло: дымом заинтересовались «жильцы» Верхней Кары и решили малость поушкуйничать. Места здесь глухие! Закон-тайга, медведь-хозяин. Но молодцы поняли, что имеют дело с отрядом казаков, неплохо вооруженным, поэтому вовремя остановились.

– Пошто сюда-то потащились?

– Сказывают – красные на дороге. В Поповке добры люди казали, шо бес портков останемся али загребут себе. Не любят оне тех, кто с Семеновым якшался. А мы – народ служивый, нам казали, мы – пошли, но идти зимовать в улус – не пойдем. Домой пойдем, навоевались.

– И куда?

– Амурские мы, круг решил распустить войско. Как круг решил – тому и быть.

– Мука есть?

– Алтын бар?

– Ну, нема, так, мелочь. Песком возьмешь?

В общем, слово за слово, обменяли мелочишку, без хлеба на зимовке туго, Кара – она золото только зимой отдает. Летом приходится плотины делать, и мыть, мыть и мыть. А хлеб только в 150 километрах отсюда, не наездишься.

Дальше отряд свернул в сторону и вышел на лед Шилки гораздо ниже по течению от места, где стоял бывший рудник. Береженого бог бережет, решил Илья, хотя не он договаривался с ушкуйниками и старателями. Он того, что командир здесь, виду не показал. Он, хоть и казак, да гимназист бывший. Отец и сам офицером был, и сыновей для службы в офицерском составе учил. Говорил Ерофей, самый пожилой из состава команды. Лучший пулеметчик отряда. Вот и сейчас он развалился на крайних санях, держит под тулупчиком две фляжки от мороза. Всем хорош «максим», да вот зимой вода в кожухе замерзает. Само путешествие по замерзшей реке – занятие не самое безопасное: на льду ты как на ладони, да деваться некуда! Предстояло пройти 140 километров, чтобы обойти заставы белых. Да еще у Кудечи, слева, большой рудник, тоже золотоносный. Он законсервирован, но там могут квартировать войска. Так что обходить его придется по старому руслу Шилки. А это крюк, километров двадцать.

На обходе обнаружили заслон. Холодно! Вот они костерком и воспользовались. Шестеро пошли обходить его и взяли в ножи юнкеров, которых Колчак загнал партизан сторожить. Дальше – проще, на железке творилось черте что, кассы принимают только «сибирки», но пара «катенек» решили все проблемы с погрузкой и теплушкой для личного состава. Ну, горло сорвать пришлось, да пальнуть в небо из старого «кольта», чтобы гражданские сообразили, что платформу, два вагона для лошадей и вагон для личного состава подают не для них. Мешочники! Что с них возьмешь! Поселились на крышах всех вагонов, а конские пришлось проволокой заматывать и на каждой станции охранять. Вымотались – просто слов нет! Раз шесть пришлось снимать и нацеплять погоны, на всех больших перегонах разные «государства». Одни за «Учредительное собрание», другие – за правых эсеров, третьи за кадетов, а сложнее всего с «монархистами»-семеновцами. По документам – ехали от них, то есть – дезертировали. Путем долгих переговоров, ссылаясь на то, что жить в монгольских ярангах для казака гибельно, и весной вернёмся, удалось без стрельбы уговорить пропустить команду. Поймали человек пятнадцать конокрадов, одного пришлось расстрелять: ранил часового ножом. Самыми опасными бандами на дороге оказались беспризорники. У этих голова начисто отсутствовала, чувствовалось по всему, что их ничто остановить не может, так как жрать хочется, а мозгов совсем нет: «Я – маленький, по мне промахнутся». Злющие, голодные, вшивые и жутко грязные. Больше всего Илья беспокоился за Орлика, жеребца, которым снабдил его отец. Росточком Илью бог не обидел, за сто восемьдесят пять и продолжал расти, но уже медленно, поэтому местные «монголы» и чуть более крупные «дауры» ему не подходили по росту. Орлик был крупным высоким ахалтекинцем, с очень длинным крупом, но с короткой прилегающей шерстью. В морозы его приходилось накрывать длинной теплой попоной, застегивающейся на животе и имеющей башлык, чтобы не простудился. А зимой отапливать вагон, в котором он ехал. Добыть уголь и дрова удавалось только под угрозой «Льюиса», американского пулемета, коих сумели взять на железке целых два вагона, еще в июле. Американцы тоже высадились в Приморье и действовали заодно с японцами. По имеющимся договоренностям и те, и другие пользовались экстерриториальностью, вступать с ними в бои запрещалось, как со стороны Колчака и Со, так и со стороны РВС. Но их поезда регулярно пускались под откос, а затем разграблялись. Там было продовольствие и боеприпасы.