Амулет - [30]

Две широкие колонны, соединенные вверху полукруглой аркой, отделяли апсиду от церкви. У правой колонны возвышалась кафедра, а у подножия ведущей на нее витой лестницы находилось единственное свободное место в виде дубового резного стула, который обычно занимал пастор во время пения хоралов. Он указал на это место генералу и без промедления поднялся на кафедру. Запоздавший пастор спешил указать своей пастве номер сегодняшнего хорала.

То был любимый им хорал из нового сборника, занесенный из Германии, — благодарственное песнопение за удачный сбор винограда. «Возрадуйтесь, возрадуйтесь!» — разносилось в прекрасных чистых стенах с восемью стрельчатыми окнами, через которые вливалась в церковь сияющая лазурь дивного дня.

Генерал, появление которого вызвало одобрительный шепот, сидел, повернувшись в сторону прихожан, с сосредоточенным выражением лица; но он мог при легком повороте головы без труда наблюдать за возвышением, на котором помещался его двоюродный брат. Только что генерал бросил взгляд наверх. Духовный пастырь Ютикона, не раз слышавший сегодняшний радостный гимн и вполне уверенный в своей также уже неоднократно произнесенной проповеди, слегка ощупывал карман.

«Бейте, бейте в литавры!..» — гремело на всю церковь. Вертмюллер покосился на лестницу, ведущую на кафедру. Пастор вытащил маленький пистолет из кармана и за высокой оградой кафедры рассматривал его глазами, полными любви.

«Трубите, трубите в трубы!..» — пели ютиконцы. Среди их громких возгласов генерал отчетливо расслышал резкий щелчок, как будто на кафедре взвели курок. Он усмехнулся.

Наконец дело дошло до последней, любимой строфы ютиконцев. «Играйте, играйте на флейтах», — выводили они старательно. Генерал снова украдкой взглянул на кафедру. Пастор, словно играючи, прикоснулся своим толстым пальцем к спуску — он ведь знал, что даже при всем желании не в состоянии спустить курка. Но тут он почему-то снова отдернул палец, и нежные флейты отзвучали. Генерал недовольно насупил брови.

Теперь пастор перешел со всем подобающим благоговением к служению литургии; маленький пистолет он снова опустил в свой вместительный карман. Затем он стал читать из толстой Библии, постоянно лежавшей на кафедре. Это был чудесный семнадцатый псалом: «Восхвалите Господа громкими звуками!»

Проповедь уже близилась к середине. Еще раз генерал кинул наверх подстерегающий взгляд, заметно разочарованный, с выражением почти укоризненным; но тут лицо его вдруг повеселело. В разгаре увлечения пастор, левой рукой неустанно жестикулирующий перед народом, правой снова инстинктивно вытащил пистолет из кармана. «Восхвалите Господа громкими звуками!» — пропел он — и — бац! — раздался резкий выстрел. Пастора окутал дым. Когда он немного рассеялся, пастор снова стал виден, а голубое облачко порохового дыма медленно возносилось ввысь, паря над молящимися, словно дым кадильный.

Ужас, испуг, изумление, досада, гнев, подавленный смех — вся эта гамма чувств отразилась на лицах слушателей. Церковные старшины на хорах выглядели возмущенными. Положение становилось серьезным. Но тут генерал обратился к взволнованным ютиконцам внушительным и властным тоном:

— Дорогие братья! Не смущайтесь этим выстрелом. Подумайте: сегодня я в последний раз — насколько дано предвидеть человеку, — внимаю молитвам среди вас, прежде чем отдать свою бренную плоть на волю вражеских пуль! Господин пастор, докажите, что тверды духом, и доведите проповедь до конца.

Пастор бесстрашно возобновил свою проповедь, не смущаясь, не теряя нити, не путая выражений, не запинаясь и не заговариваясь. Все снова пришло в порядок, только голубое облачко дыма ни за что не хотело растаять в закрытом помещении и упорно парило над молящимися то в тени, то в лучах солнца, пока его очертания наконец не растворились в воздухе.

Глава X

В то время как пастор мужественно заканчивал проповедь, оставшаяся дома Рахель отдала в кухне распоряжения насчет угощения; затем, взяв корзину, с маленьким садовым ножичком в руке, она вышла в сад через заднюю дверь, чтобы срезать несколько кистей спелого винограда. Вдруг она увидела там, где тропинка огибала часть сада, лежащую в стороне от проезжей дороги, крайне странное зрелище. Дикого вида человек в потрепанной одежде, опершись руками о забор, сумасшедшим прыжком перепрыгнул через изгородь. Рахель не верила своим глазам. Неужели это он? Не может быть! И все-таки это был он, Пфаненштиль.

Молодой человек едва притронулся к завтраку, который подал ему услужливый мавр Гассан. Мост к этому времени был уже опущен, и его неудержимо тянуло наверх, к дому ютиконского пастора. Он знал, что дороги и горные тропинки будут, пусть и короткое время, безлюдны. Утренний ветер развеял восточное видение, но, несмотря на свежесть осеннего дня, одна из вчерашних мыслей как заноза застряла в голове у Пфаненштиля. Ему не хватает мужественности — так попрекнул его генерал, — верного залога победы над женщиной. Эта мысль причиняла молодому человеку немало огорчений. Ему казалось, что представляется возможность предпринять нечто весьма отважное — правда, без применения огнестрельного оружия, — и вот, совершенно потерявший душевное равновесие Пфаненштиль решил поразить Рахель ранним визитом.