Амори - [29]

— Я только что вошла, Мадлен, — сказала девушка, — и если бы я знала, что нужна тебе, я пришла бы пораньше.

— Кто тебе шил это платье? — спросила Мадлен.

— Ты же знаешь, что я привыкла сама, и мне не нужна ничья помощь для этого.

— Ты права, так как ни одна портниха не сошьет такое платье.

— Я тебе предлагала сшить платье. Но ты отказалась.

— А кто тебя одел?

— Сама.

— А кто причесал?

— Сама. Это моя повседневная прическа, как ты видишь, я ничего не добавила.

— Ты права, — сказала Мадлен с горькой улыбкой, — тебе никто не нужен, чтобы быть красивой.

— Мадлен, — сказала Антуанетта, подойдя к кузине и говоря так тихо, чтобы Амори не мог услышать, что она говорила, — если почему-то ты не хочешь, чтобы я появлялась на балу, скажи только слово, и я останусь у себя.

— Но почему я должна лишать тебя этого удовольствия? — сказала очень громко Мадлен.

— О, клянусь тебе, дорогая кузина, этот бал совсем не доставляет мне удовольствия.

— Я думала, — сказала Мадлен со скрытой горечью, — что все, что составляет мое счастье, доставляет удовольствие для моей хорошей подруги Антуанетты.

— Разве нужны мне звуки музыки, ослепительный блеск и шум бала, чтобы разделить твое счастье, Мадлен? Нет, клянусь тебе, что в своей одинокой комнате я буду горячо желать тебе счастья, как и на самом оживленной празднике, но сегодня я нездорова.

— Ты, нездорова! — вскрикнула Мадлен. — С такими блестящими глазами и с таким свежим цветом лица? Тогда что я могу сказать о себе, с моим бледным лицом и с моими удрученными глазами? Ты нездорова?

— Мадемуазель, — сказала портниха, — не можете ли вы пройти, платье готово.

— Ты сказала, что я смогу тебе помочь? — робко спросила Антуанетта. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Делай, что хочешь, — подхватила Мадлен, — я не могу тебе приказывать; хочешь — пойдем со мной, хочешь — оставайся с Амори.

И она вошла в будуар, но по ее движению было видно, что у нее плохое настроение, и это не ускользнуло от Амори.

XVI

— Вот и я, — сказала Антуанетта, закрывая за собой дверь; она последовала за кузиной в ее будуар.

— Но что с ней сегодня? — прошептал Амори, устремив глаза на дверь.

— Она страдает, — раздался голос позади молодого человека, — у нее волнение из-за лихорадки, и эта лихорадка ее убивает.

— А, это вы, отец, — сказал Амори, узнав господина д'Авриньи, наблюдавшего за этой сценой из-за портьеры.

— О, верьте, что это не упрек Мадлен, а вопрос, который я задаю самому себе, я боялся, что сделал что-нибудь такое, что могло расстроить вашу дочь.

— Нет, успокойся, Амори, это не из-за тебя и не из-за Антуанетты, и ты не виноват в том, что слишком сильно любишь.

— О, отец, как вы добры, успокоив меня таким образом, — сказал Амори.

— Теперь, — продолжал господин д'Авриньи, — обещай мне, что ты не будешь ее подстрекать ни к танцам, ни к вальсам ни к контрдансам, оставайся рядом с ней и говори о будущем.

— О да, будьте спокойны.

В этот момент они услышали голос Мадлен, который становился все громче.

— О, Боже, моя дорогая мадам Леру, — сказала она, — как вы сегодня неловки, пусть это сделает Антуанетта, посмотрим и покончим с этим.

Наступило молчание, потом вдруг она закричала:

— Что ты делаешь, Антуанетта?

И это восклицание сопровождалось шумом, похожим на шум рвущейся материи.

— Ничего, — сказала Антуанетта, смеясь, — это булавка скользнула по сатину, вот и все. Успокойся, ты будешь королевой бала.

— Королевой бала! О, ты шутишь, Антуанетта, как это благородно с твоей стороны. Это ты, которая все украшает будешь королевой бала, а я, я… кого трудно украсить и сделать красивой…

— Мадлен, моя сестра, что ты говоришь? — возразила Антуанетта с легким упреком.

— Я говорю, что будет время в гостиной, чтобы сделать из меня предмет насмешек и сломить меня, и не слишком благородно преследовать меня до моей комнаты вашей победой.

— Вы меня прогоняете, Мадлен? — спросила Антуанетта со слезами в голосе.

Мадлен не ответила. Ответить было бы слишком большой жестокостью, и Антуанетта вышла, рыдая.

Господин д'Авриньи обнял ее, в то время как Амори, пораженный этой сценой, продолжал неподвижно сидеть в своем кресле.

— Иди, дитя, иди, дочь моя, бедная Антуанетта! — сказал он ей вполголоса.

— О, отец, отец! — шептала она. — Я очень несчастна.

— Ты не это хотела сказать, и не это ты должна сказать, — возразил господин д'Авриньи. — Ты должна была сказать, что Мадлен несправедлива, но это говорит не Мадлен, а лихорадка. Не надо ее обвинять, ее нужно жалеть. Выздоровев, она образумится; тогда она будет раскаиваться в своем гневе и попросит прощения за то, что была несправедлива.

Мадлен услышала шепот двоих, она подумала, что это Антуанетта и Амори. Тогда она резко толкнула дверь, которую Антуанетта не успела закрыть.

— Амори! — сказала она коротко и повелительно, не глядя в комнату.

Когда Амори встал, она увидела, что он был один, в то время как в глубине комнаты были Антуанетта и ее отец. Эти голоса, которые она услышала, принадлежали господину д'Авриньи и его племяннице.

Мадлен покраснела, в то время как Амори, взяв ее за руку, вернулся с ней в будуар.

— Дорогая Мадлен, — произнес Амори голосом, в котором невозможно было не услышать самую глубокую тревогу, — во имя Бога, что с вами? Я вас не узнаю.