Аммалат-бек - [34]

– Как не любить гор! – отвечал он. – В горах много ягнят для орла, много серебра для человека.

– И булата для витязей (игидов). Аммалат схватил посланца за руку.

– Здоров ли Султан-Ахмет-хан? – спросил он торопливо. – Какие вести принес ты от него? Давно ли видел его семью?..

– Не отвечать, а спросить я прислан. Хочешь ли ты за мною следовать?

– Куда? Зачем?

– Ты знаешь, кто прислал меня, – этого довольно; если не веришь ему, не верь и мне, – в том твоя воля и моя выгода. Чем лезть в петлю ночью, я и завтра успею известить хана, что Аммалат не смеет выехать из лагеря!

Татарин попал в цель. Щекотливый Аммалат вспыхнул.

– Сафир-Али! – вскричал он громко. Сафир-Али встрепенулся и выбежал из палатки.

– Вели подвесть себе и мне хоть неоседланных коней и с тем вместе сказать полковнику, что я поехал осмотреть поле за цепью: не крадется ли какой бездельник под часового. Ружье и шашку, да мигом!

Коней подвели. Татарин вскочил на своего, привязанного неподалеку, и все трое понеслись к цепи. Сказали пароль и отзыв и мимо секретов понеслись влево по берегу быстрой Узени.

Сафир-Али, который очень неохотно расстался с бутылкою, ворчал на темноту, на кусты и овраги и очень сердито покрякивал подле Аммалата, но, видя, что никто не начинает разговора, решился сам завести его.

– Прах на голову этого проводника, – сказал он. – Черт знает, куда ведет и куда заведет он нас. Пожалуй, еще продаст лезгинам ради богатого выкупа… Не верю я этим косым.

– Я и прямоглазым мало верю, – отвечал Аммалат. – Но этот косой прислан от друга. Он не изменит нам.

– А чуть задумает что-нибудь похожее, так при первом движении я распластаю его, как дыню. – Эй, приятель, – закричал Сафир-Али проводнику, – ради самого царя джинниев (духов), ты, кажется, сговорился с терновником оборвать с чухи моей галуны. Неужто не нашел ты попросторнее дороги? Я, право, не фазан и не лисица. Проводник остановился.

– Правду сказать, я слишком далеко завел такого неженку, как ты, – возразил он. – Оставайся здесь ностеречь коней, покуда мы с Аммалат-беком сходим куда следует.

– Неужели ты пойдешь в лес без меня с этой разбойничьей харею? – шепнул Сафир-Али Аммалату.

– То есть ты боишься остаться здесь без меня? – возразил Аммалат, слезая с коня и отдавая ему повод. – Не поскучай, милый. Я оставлю тебя в прелюбезной беседе волков и чакалов. Слышишь, как они распевают?

– Дай бог, чтобы мне не пришлось выручать твои кости от этих певчих, – сказал Сафир-Али.

Они расстались.

Самит повел Аммалата между кустами над рекою и, прошедши с полверсты между каменьями, начал спускаться книзу. С большою опасностию лезли они по обрыву, хватаясь за корни шиповника, и, наконец, после трудного пути, спустились до узкого жерла небольшой пещеры, вровень с водою. Она была вымыта потоком, когда-то быстрым, но теперь иссякшим. Известковые, трубчатые капельники и селитряные кристаллы сверкали от огня, разложенного посредине. В глуби лежал Султан-Ахмет-хан на бурке и, казалось, нетерпеливо ожидал, чтобы Аммалат огляделся в густом дыме, клубившемся в пещере. Ружье со взведенным курком лежало у него на коленях; космы его шапки играли на ветре, который дул из расселины. Он приподнялся приветливо, когда Аммалат-бек кинулся к нему с приветом.

– Я рад тебя видеть, – сказал он, сжимая руку гостя, – рад и не скрываю чувства, котого не должно бы мне хранить. Впрочем, я не для пустого свидания ступил ногою в кляпцы[80] и потревожил тебя. Садись, Аммалат, и посудим о важном деле.

– Для меня, Султан-Ахмет-хан?

– Для нас обоих. С отцом твоим водил я хлеб-соль; было время, когда и тебя считал я своим другом…

– Только считал?..

– Нет, ты и был им и навсегда бы остался им, если б между нами не прошел лукавец Верховский.

– Хан, ты не знаешь его.

– Не только я, скоро ты сам его узнаешь!.. Но начнем с того, что касается до Селтанеты. Аммалат, тебе известно, ей нельзя век сидеть в девках. Это был бы зазор моему дому, и я откровенно скажу тебе, что за нее уже сватаются.

Сердце будто оторвалось в Аммалате; долго не мог он собраться с духом. Наконец, оправясь, он дрожащим голосом спросил:

– Кто этот смельчак жених?

– Второй сын шамхала, Абдул-Мусселим. После тебя, по высокой крови своей, он больше других горских князей имеет права на Селтанету.

– После меня? после меня? – вскричал вспыльчивый бек, закипая гневом, – Разве меня хоронили? Разве и память моя погибла между друзьями?

– Ни память, ни сама дружба не умерла, по крайней мере в моем сердце. Но будь справедлив, Аммалат, столько же, как я откровенен. Забудь, что ты судья в своем деле, и реши: что должно нам делать? Ты не хочешь расстаться с русскими, а я не могу с ними помириться.

– О, только пожелай этого, только скажи слово, и все забыто, все прощено тебе. В этом ручаюсь я тебе своей головою и честью Верховского, который не раз мне обещал свое ходатайство. Для собственного блага, для спокойствия аварцев, для счастия твоей дочери и моего блаженства умоляю тебя: склонись к примирению, и все будет забыто, все прежнее возвращено тебе!

– Как смело ручаешься ты, доверчивый юноша, за чужую пощаду, за чужую жизнь!.. Уверен ли ты в своей собственной жизни, в собственной свободе?