Амирспасалар. Книга II - [70]

— Сколько? — коротко спросил Хетумян.

— Сто иперпиров, — твердым тоном ответил Бен-Иошуа.

— За такие деньги можно купить дом, — жестко сказал сириец.

— Тем лучше для тебя, купец. Поселишься в Конин, будешь торговать во славу Аллаха… — Иошуа решительно захлопнул футляр.

После долгого торга, сбив цену на десяток золотых, Хетумян отсчитал деньги, забрал сафьяновый футляр, предусмотрительно замотав его старым тряпьем, и вышел из лавки Бен-Иошуа.

У входа в лавку с сафьяновыми изделиями стоял раскорячившись Азиз-ходжа. Жестикулируя и хватаясь за наверченную на голове чалму, он оживленно выговаривал что-то тучному купцу, сидевшему рядом на скамье. Завидя издалека сирийского знакомца, Азиз завопил:

— Подходи скорее, Башир! Большие новости есть…

— Салам, почтеннейшие ходжи! Да будет благословение Аллаха на всех ваших делах. А о каких новостях кричит на весь майдан мой друг? — вежливо спросил Хетумян.

— Такие, что всем купцам Рума надо закрывать лавки и идти паломниками в Мекку, просить милостыню по дороге! — сердито ответил Азиз. — Проклятые курджии захватили все гавани на Бонтусе. Пусть почтенный Куршуд-ходжа повторит тебе рассказ.

Куршуд, выкатив глаза, зачастил:

— Прибыл я в Синоп на прошлой неделе со своим караваном. Пятьдесят верблюжьих грузов шелка. И еще два верблюда с имбирем, перцем и корицей — любят их и кипчаки, и рузики. Да. Но что же меня встретило в гавани? Везде курджийские сипахи. А правоверных мустасибов сменили на весах гяуры — сборщики пошлин. И каких пошлин! Требуют их только с нас — купцов Рума, а купцы анийские и тефлизские ничего не платят!.. Как торговать будем?! — Ходжа задохнулся от негодования и умолк.

— Тце-тце! А как велики оные пошлины, почтеннейший? — зачмокал губами Хетумян.

Азиз вынул из пояса запись:

— А вот какие, друг Башир! Я их записал на память: за шелк двадцать пять драм с верблюжьего груза и столько же с шелковых тканей. А на хлопок, сахар и медь — пятнадцать драм с груза верблюда и десять драм с груза мула. А за пряности — двадцать драм с верблюжьего груза.

— Грабеж! — возмутился Хетумян. — Да неужели падишах так и оставит безнаказанными гнусные деяния гяуров?

— Несомненно, кара Аллаха скоро падет на курджиев и острая сабля опустится на их шею, — уверенно заявил Азиз.

— Когда это будет? Время-то уходит! — простонал Куршуд.

— В самом деле, кто воюет зимой? Лето подходит, а все на майдане толкуют — падишах на охоте… — недоумевал Хетумян.

Азиз развел руками:

— Кому могут быть в Конии известными намерения великого из великих?

— Один Авшар-бек может их знать, — буркнул Кур-шуд-ходжа.

— А кто такой Авшар-бек? — небрежно бросил Хетумян.

— Кто не знает Авшар-бека? — изумился Азиз. — Авшар-бек известный человек… эмир меджлиса[75] он и правитель Конии в отсутствие падишаха (да будет он здоров и силен!)…

Эмир меджлиса Авшар-бек, родом из «древних» беев, был одним из крупнейших сановников двора. Особенно значительной была его роль при воцарении султана, когда в тронном зале раскрывалась парчовая занавесь и на золотой трон восседал новый падишах. Знатные люди султаната входили в зал, падали ниц и целовали пол между своими руками, воздавая хвалу Всевышнему. Тогда к ним подходил Авшар-бек, подводил за руку к падишаху и тот удостаивал их своим приветствием. При этом беи должны были осыпать султана золотыми монетами, а Авшар-бек должен был следить, чтобы подлые гулямы, сохрани аллах, не украли ни одного динара. И много еще других важных дел было у Авшар-бека.

Ранним утром у ворот эмирского дома, расположенного на холме поблизости от дворца султана, послышалась громкая перебранка, которая разбудила высокородного эмира. Высунув голову в открытое окно с цветными стеклами, Авшар-бек посмотрел вниз. Во двор вошел охранник Селим в сопровождении какого-то купца-сирийца. В руках тот держал завернутый в платок длинный ящик.

— Что за шум, дети Эблиса? И почему в такую рань пришел этот сириец, Селим? — гневно закричал Авшар-бек.

Охранник с низким поклоном доложил:

— Великий бей беев, я не пускал этого шайтана во двор! Но купец кричит, что у него есть сабля самого халифа Омара.

— Святотатец! Как смеешь ты упоминать священное имя сподвижника пророка?! — Авшар-бек готов был растерзать наглого сирийского купца. Но тот, не смущаясь, поднял над головой длинный ящик:

— О великий из великих, удостой только взглянуть своими пресветлыми очами на эту мирозавоевательную саблю! Нет ей подобной на свете!

Авшар-бек был любопытен от природы и, как истый сельджук, — большой ценитель оружия. Подумав, он закричал охраннику:

— Селим! Проводи наверх купца!

Когда сирийский купец раскрыл сафьяновый футляр, у эмира зарябило в глазах — такое чудо покоилось на поблеклом розовом бархате.

Стоя посередине комнаты в бабушах на босу ногу, Авшар-бек схватил саблю и несколько раз жикнул ею в воздухе. Потом заорал неистовым голосом:

— Селим! Рабы! Скорей тащите сюда самого большого барана…

После того как голова у барана была отрублена и слуги затерли кровь на мраморном полу, Авшар-бек облачился в парчовый халат, пружинистым шагом прошелся по комнате, не выпуская из рук драгоценной сабли. Усевшись, прохрипел: