Амиго - [10]

КОСТЯ. Повороты жизни, а? Теперь, значит, рестораном будешь руководить?

НИНА. Теперь, значит, в ресторане буду рукой водить. Да, амиго.

КОСТЯ. Я тебе не амиго, сто раз сказал.

НИНА. Да это я так, слово понравилось, красивое.

КОСТЯ. Значит, мент купил тебе ресторан? Здорово. Я его помню хорошо. Взгляд стеклянный. Как хорошо, что она умерла, как хорошо.

НИНА. Сейчас как каблуком в челюсть двину, салабон, допрос устроил.

КОСТЯ. Да за что?

НИНА. Да для профилактики, блин.

КОСТЯ. Да завянь, профилактика. (Пауза.) Торгашиха.

НИНА. Я не торгашиха.

КОСТЯ. Ну, порнушница.

НИНА. Больной дурак. (Собаки лают). Заткнитесь, уроды! (Помолчала). Скотина.

КОСТЯ. Порно жёсткое.

НИНА. А ты порно мягкое, «голубое».

Молчат, сидят в коробках. Нина затушила сигарету об пол.

КОСТЯ. Может, кофе хочешь?

НИНА. Не хочу я твоего кофе. Я хочу выпить, ясно? Развратные бабы пьют много, слышал? Тогда терпи.

Пошла на кухню, наливает себе полный стакан коньяку, пьёт. Смотрит в тёмное окно, на инвалида и женщину, которые всё так же просят милостыню у машин, на мальчиков-хлебопёков, которые сидят на крыльце пекарни, курят и смеются. Смотрит, улыбается, молчит. Костя встал из коробки, пришёл на кухню. Собаки ходят за Костей следом, виляют хвостами, смотрят ему в глаза, а кошки трутся об его ноги.

КОСТЯ. Ты ведь так ресторан-то свой и профукаешь, амиго? Крепко ты на стакане сидишь, да? Берегов-то не видишь.

НИНА. Я купила эту квартиру только из-за них.

КОСТЯ. Из-за кого?

НИНА. Мальчики-хлебопёки. Выбегают на крыльцо покурить. В белых одеждах. Хочется подойти и поцеловать каждого — долго-долго. От них хлебом пахнет. Какие красивые.

КОСТЯ. Ты что, плачешь?

НИНА. Мерила там, везде пыль, вот — в глаза попало. Разболталась я.

Отвернулась от окна, смотрит на Костю. Сели оба за стол, закурили. Молчат.

А что тут за оранжерея? Мрак, темно, лиц не видать, вырастил, кретин.

КОСТЯ. Я не кретин. Тут три лампы горит, светло.

НИНА. А мне темно. Ну, а зачем такое вырастил? Так, стоп. Прошу прощения. Начинаю с начала. Прости. Прости меня. Извини, я несколько груба, мне надо прекращать ругаться, я матрона буду, поэтому… Итак! Начинаю сначала.

Быстро выпрямила перед лицом ладони, помахала ими, выдохнула. Пошла по кухне.

Итак, что тут, дорогой мой, у вас растёт?

КОСТЯ. А?

НИНА. Я спросила, что растёт у тебя тут, Костик Гулькин?

КОСТЯ. Тут?

НИНА. Да тут, тут! Почему тут так всего много растёт?

КОСТЯ. Никогда ничего не выбрасываю. Болезнь. Не плачь. Не надо.

НИНА. А-а, понимаю. Это от постоянной нищеты, дорогой. Ну, и дальше?

КОСТЯ. Ну. Что ни посажу — всё вырастает. Это потому, что не вредный — так говорят. Съем яблоко — семечко ткну в горшок. Лимон — тоже. Подсолнух — тоже. Вот и растёт всё дуриком. Если б кошки не обжирали, тут вообще было б не войти. Там, в семечке — жизнь, не выкинешь — жалко, пусть растёт. Да плюнь ты на этого, он — гаплонт, Вася глюковатый, не плачь.

НИНА. Я не плачу, сказала! Ты — да не вредный, ага, вижу. Задира. А крапива?

КОСТЯ. На улице взял семечки, принёс, кинул. Растёт. Не вредный. Я не поливаю, бабка с матерью ухаживают. Да не плачь, сказал?!

НИНА. Заткнись, я не плачу! Дураки. Кретины. Дебилы. Идиоты.

КОСТЯ. Кто?

НИНА. Кто, кто. Да все вы тут, дети подземелья, сонное царство. И кошки поганые эти. И собаки замызганные, будто асфальт ими мыли. Ну, что они смотрят? Ну дай ты им покушать. Бедные гавгавки, они с голоду тут подыхают, ну?

КОСТЯ. Да они лучше тебя питаются. Не хотят они жрать, на улку гулять хотят. Мать придёт, сходит с ними.

Нина надела шубу, пошла по коридору, пинает коробки, говорит громко:

НИНА. Вот эту стенку снесём! Эту тоже! Эту — выломаем! Тут — кухня, тут — зал, тут — гардероб…

Нашла на полу карандаш, смеётся, муслит карандаш во рту, рисует на обоях двери. Язык от карандаша у неё стал синий.

О-о! Замечательно! Швейцар в ливрее. Столики с белоснежными скатертями! Ну, такая Мексика, знаешь. В центре — возвышеньице, на нём — белый рояль. «Пиано-бар». Рояль, пианист, музыка. Вечер, свечи, тихо. Шторы зелёные.

КОСТЯ. Гей-бар, что ли? Этот цвет «голубые» любят.

НИНА. Это цвет живого, мальчик. Играет пианист. Играет. Карандаш химический, горький, гадость, тьфу. Вот. Играет, играет. Я иду. Иду, иду. Хожу. Вам удобно? А вам? Курите. Вот пепельница. Не стряхивайте на пол. Тут прежние жильцы стряхивали на пол, а в «Пиано-баре», козлы, такого быть не может! Что, дорогие? Хорошо вам тут? И мне! Грязная потная жизнь решила мне рёбра сломать, но — нет! У меня гнездо будет. И тогда я начну радоваться, буду радоваться всему, потому что всё проходит, амиго, всё не вечно, всё не важно, остаётся в душе только радость, одна она! Если она есть, то жить можно. Сколько радости у меня впереди! Добрый вечер, добрый вечер, спасибо, я хозяйка, вам удобно, как я рада!

КОСТЯ. Да ну, западло. Ты официанткой, что ли, будешь?

НИНА. Я хозяйка. Мне всё интересно, всё важно, я во всё суюсь.

Кинула шубу на тахту, упала на неё, курит, в потолок дым пускает, смеётся. Костя пришел в коридор, смотрит на Нину.

Ночью буду тут сидеть, лежать даже, одна, а пианист будет играть грустно-прегрустно. И красота. (Пауза).