Амфисбена - [44]

Квартал, выбранный мною, гораздо менее романтичен, но гораздо более подходит к образу жизни, который я собираюсь вести. Он не слишком изящен, не простонароден, не пустынен, не шумен. Улица, где я буду жить, носит название приличное, легко произносимое и запоминаемое. Последний пункт очень заботил меня. При теперешней мании давать улицам названия по именам более или менее великих людей, можно рисковать провести свою жизнь под покровительством какого-нибудь господина, фамилия которого состоит из сочетания таких слогов, что вам не понравятся или даже просто приведут в ужас. Эти звуки обозначения Вам придется произносить десять раз на дню, слышать, как их произносят ваши друзья, сообщать их вашим поставщикам, надписывать наверху вашей почтовой бумаги. Весь день вы зависите от какого-то милостивого государя, которого вы не знаете, к которому не чувствуете никакого уважения или симпатии и который навязывает вам звучности неприятные, ненавистные или смешные.

Вы скажете, это пустяки. Да, но эти пустяки имеют свое значение, и подобные мелочи играют большую роль в приятности или неприятности нашего существования. Они имеют свое место, незначительное, но действительное, в нашем счастье. Я бы ни за что не хотела забираться на житье в улицу, название которой мне слишком не нравилось бы. Наоборот, прелестно быть, так сказать, гостем любимого художника или писателя. Я очень хорошо себя представляю живущей на улице Мариво, Альфреда де Виньи, Евгения Делакруа или Ватто, но не могу себя вообразить на улице Ипполита Флаша или на бульваре Распайль.

Лучше всего, не правда ли, было бы выбрать улицу, название которой не привлекало бы внимания, не будило никаких определенных воспоминаний, имело бы вид, что никому не принадлежит и не представляет собою нечто нереальное, воображаемое? По этим ли соображениям или по другим каким причинам, но я остановилась на улице Гастон-де-Сен-Поль.

Улица Гастон-де-Сен-Поль! Не правда ли, тут есть достаточная неопределенность? Гастон-де-Сен-Поль! Будто фамилия бального кавалера, записанная в старую записную книжку. Гастон-де-Сен-Поль! Гастон — фамильярно и мило, Сен-Поль — элегантно и аристократично. Теперь, кто же на самом деле был этот Гастон де Сен-Поль? Я Вам потом скажу, когда сама разузнаю на этот счет. Сохрани меня Бог, чтобы я относительно этого Гастона не имела какой-нибудь досадной неожиданности, так как от этого я очень способна менее полюбить мою квартирку. Она удобна и очень хорошо расположена. Комфортабельный дом не принадлежит к тем новейшим постройкам, что кажутся сделанными из картона. Не будучи старинным, он уже подвергался испытаниям. Другое преимущество — помещение было до сих пор не занято. Для меня это существенное условие, так как знать людей, которые жили до нас, вспоминать их лица — какое отвращение! Знать, какая у них была мебель, как была расставлена! В этой смене помещений есть что-то тошнотворное. Это у меня отняло бы всякую охоту устраиваться. Между тем как въезжать в пустое помещение — совсем другое дело. Знаешь только, что до тебя тут были человеческие существа, вот и все. Улитка уже ушла из раковины. Достаточно поскрести, почистить, помыть, покрасить — и можно думать, что вы самые первые жильцы. Иначе мои сны были бы наполнены призраками лиц, подлежащих налоговому обложению, и постояльцев.

Другая тема, имеющая для меня важность и о которой мне хочется Вам рассказать, Жером, это визиты, которые я нанесла старым подругам моей матери. Если бы пять лет тому назад, когда Вы на мне женились, Вы не увезли меня в Америку с такою поспешностью, которая никак не предвещала положения, в каком мы теперь находимся, я бы Вас представила этим почтенным дамам, и мне не пришлось бы Вам их описывать и почтою посылать Вам их портреты. Но Вы меня так быстро и так ревниво умчали из-под венца на пароход, что мне пришлось письменно известить этих отставных придворных дам о течении моей участи. Я отлично знаю, что участь моя особенно их не интересовала. К тому же они несколько потеряли из виду мою мать, удалившуюся после смерти папы в Ниццу. Мне тогда было семь лет; когда мы вернулись в Париж, мне было четырнадцать. На следующую зиму мама умерла, и моя двоюродная тетушка де Брежэн поместила меня в монастырь святой Доротеи. В течение года, предшествовавшего этим событиям, я и познакомилась с несколькими подругами моей матери, с которыми она виделась, между другими с г-жою Брюван и с г-жою де Феллетэн. Эти две и заинтересовались несколько моею участью. Для других я была «маленькая де Лерэн», и ничего больше. Я даже не знаю, вспоминали ли они обо мне? Сомневаясь в этом и желая по вышеизложенным причинам войти в сношение с ними, я сочла за нужное освежить себя в их памяти. Поэтому я для них составила род окружного послания, где я напоминала им о себе и просила их соизволения представиться им. Для большего благоразумия и во избежание всяких недоразумений я вкратце объяснила им свое положение.

Признаюсь, дорогой Жером, что все ответы на мое окружное послание были благоприятны, исключая одного. Особа, которая послала его и об имени которой я умолчу, дала мне понять, в выражениях очень неласковых, что она не имеет никакого желания меня видеть. Она делала осторожный, но определенный намек на мой развод. Правда, особа эта, по слухам, так мучила своего первого мужа, что несчастный решил пустить себе пулю в лоб, что дало возможность вдове выйти замуж за своего любовника. Хотя методичная ведьма эта сумела отравить ему существование, он решил не покушаться на ее жизнь, удовлетворившись тем, что вознаграждал себя от времени до времени устройством своей дражайшей половине избиения хлыстом. Я имею эти сведения от бедной мамы. Она не скрывала, что ее забавляла мысль, как это г-жа Б., такая чопорная и высокомерная, с накладкой и вставной челюстью, периодически подвергается супружеской порке!