Амфисбена - [39]

Потому что, видите ли, дорогой Жером, в Америке нам, француженкам, даже честным француженкам, недостает всегда этих уличных удовольствий; обмен взглядов, маленькие знаки восхищения, подобранные по дороге во время прогулок. Быть молодой, красивой женщиной на парижской улице — в этом заключается особенное удовольствие, которое нельзя встретить ни в каком другом месте. Гулять в прекрасный, морозный зимний день вдоль элегантных магазинов улицы Мира и по бульварам в часы, когда зажигается газ, когда блестит электричество витрин, среди симпатичной толпы, — прелестное впечатление, которое необходимо испытать. Конечно, в Америке есть много улиц и авеню, лавок и магазинов; есть прохожие, но нет людей гуляющих!

О! прогулка, дорогой Жером, какое удивительное изобретение! Я только что провела целый месяц только в том, что бесцельно бродила. И я никогда так не развлекалась! В течение целого месяца я каждое утро одевалась для Парижа. Для Парижа я пудрила нос, отделывала ногти, душилась. Каждое утро для него я надевала свои лучшие туфли, платье, которое мне больше всего было к лицу, самую кокетливую шляпу. Как проворно спускалась я по лестнице! Я торопилась к Парижу. Внезапно я оказывалась лицом к лицу с ним. Его запах наполнял мне ноздри, его шумом полны были мои уши, его вид бросался мне в глаза, и, веселая, быстрая, опьяненная, я пускалась с благодарностью по обширному городу.

Понятно, что в эти еженедельные свои прогулки я не вношу никакого порядка, никакой системы. Я не осматриваю Париж вроде наших американок. Они делят его на куски, вроде пирога, и проглатывают жадно кусок за куском. Таким образом они ежедневно поглощают известное количество церквей, музеев, памятников и других достопримечательностей. Надеюсь, Вы не думаете, что я поступаю так же. Нет, мое желание было освоиться с местами, где мне приходится теперь жить, и лучшим средством к этому мне показалось отдаться на волю случая или, скорее, вверить себя произволу милого божества бродяжничества.

И я была права, поступая таким образом. Лучший проводник по Парижу — сам Париж. Сколько у него заготовлено сюрпризов! Сколько он показывает нам удивительных вещей, которые я уже страстно полюбила! Его чудные набережные, его торжественные Елисейские Поля, его Люксембург, его Вандомская площадь и Монмартр! Я поднялась на него в одно свежее и ясное утро. Это была одна из первых моих прогулок. Оттуда весь Париж мне открылся: неопределенный, таинственный, огромный, четкий. Так вот он, этот Париж, где я буду наконец жить, который свободно предоставит мне все свои радости, большие и малые! Ах, Жером, — подумайте только! — иметь возможность смотреть, когда только захочешь, на улыбку Джоконды или на шикарных манекенов с улицы Мира!

Как ни хорош, ни соблазнителен показался мне Монмартр, жить я буду не там. Я не богема, не артистка, я средняя, приличная дама, которой нужно спокойное и удобное помещенье. Может быть, я поищу в хороших старых кварталах на левом берегу Сены. В настоящую минуту я ничего еще не решила. Я еще целиком увлечена образом жизни, который я Вам описываю. В нем много прелести, но скоро я «остепенюсь» и буду вести себя как особа, полная собственного достоинства и заботящаяся об уважении к себе. Я постараюсь не говорить о том, о чем рассказываю Вам, нескольким старым дамам, с которыми я знакома и которых нужно заставить принять меня в новом моем положении. Вот почему через некоторое время я решусь прекратить свое бродяжничество и посвящать несколько часов в день необходимым визитам. Признаюсь, что до сих пор у меня не хватало храбрости принудить себя к этим формальностям. Я была слишком влюблена в Париж, чтобы регулировать свое соединение с ним. Однако первый шаг в этом отношении я сделала третьего дня и навестила в святой Доротее почтенную свою тетушку де Брежэн. Подвиг этот я совершила не без некоторых предварительных предосторожностей. Прежде всего я своему визиту предпослала письмо, очень почтительное, достаточно подробное, очень скромное и, по-моему, довольно хорошо написанное. В нем я изложила тетушке без обиняков и без самохвальства важное событие, имевшее место в моем существовании. Я воспроизвела обстоятельства этого события правдиво, но с известною сдержанностью и со всяческой благопристойностью. В конце я осторожно дала понять, что для появления в приемной я жду изъявления желания меня видеть. Прежде всего мне было важно появиться там не в качестве непрошеной гостьи или виноватой.

Я еще и теперь не могу удержаться от смеха при мысли, какой переполох должно было произвести мое письмо среди превосходных матерей святой Доротеи. Предметом каких обсуждений, каких споров послужило мое письмо! Представьте себе, мой бедный друг, ведь для славных этих женщин я, в сущности, паршивая овца, несчастная, сбившаяся с пути, потерянная душа. Как! бывшая воспитанница монастыря святой Доротеи теперь разведенная жена! Не ужасно ли? Какой скандал! Сколько раз при известии об этом семейном позоре бедная тетушка должна была воздевать очи к небу поверх своих очков! Не она ли, содействовав принятию меня воспитанницей в святую Доротею, наложила печать бесчестия на общину? Хорошие, наверное, были совещания насчет линии поведения по отношению ко мне! Не скрою от Вас, что ответ на мое письмо заставил себя немного подождать. Однако он пришел. Он был образцом благоразумия и недоговоренности. Естественно, что о главном вопросе в нем не упоминалось. Тем не менее, после бесконечных предисловий и множества общих рассуждений, я была приглашена навестить свою тетушку в приемной. Для этой поездки я сделала себе туалет, который был верхом хорошего вкуса. Что-то среднее между вдовой и молодой девушкой с еле заметным оттенком дамы среднего возраста. Для этого случая вместо простого извозчика я наняла карету в одну лошадь. В назначенный час скромный и удобный экипаж этот остановился у ворот монастыря святой Доротеи. Я постаралась поставить ступню на подножку с благоразумной медлительностью, так как за мной наблюдала сестра привратница, которая с любопытством на меня взирала и с которой скромно я поздоровалась по обычаю. Потом я степенно перешла мощеный монастырский двор. В передней я получила пропуск. Оттуда меня провели в большую приемную. В ней было пусто, и, признаюсь, я была этому очень рада, так как не без волнения снова увидела серую деревянную обшивку и кресла, обитые зеленым репсом, что стоят в этой большой комнате. К воспоминаниям прошлого, дорогой Жером, присоединилась мелькнувшая мысль о Вас. Ведь здесь Вы удостоили меня впервые своим вниманием! Но у меня не было времени задерживаться на нежных чувствах. В отдаленных шагах по вощеному паркету я узнала медленную походку тетушки своей де Брежэн, в иночестве сестры Вероники. Я поднялась и пошла ей навстречу. Минута была рискованная, и нужно было приблизиться к тетушке не слишком поспешно, не слишком медленно. Мать Вероника чувствительна к мелочам и, будучи ума тонкого и ограниченного, из всего делает бесконечные выводы.