Американский поцелуй - [72]

Глаза Патрика наполнились слезами.

— Мне плевать на них.

— Хмм. Отдай пистолет, — священник протянул руку.

— Не смейте со мной разговаривать в таком тоне. — Патрик судорожно сжал парабеллум. — Никто так со мной не разговаривает.

— Святой отец, — подал голос Джеймс.

— Отдай пистолет, — настаивал священник.

Свободной левой рукой Патрик погладил ствол оружия.

— Он мой, — заикаясь, пробормотал он.

Священник топнул ногой.

— Дай его сюда! Прекрати эту комедию.

— Не могу, — громко сказал Патрик.

— Можешь, — приказал священник, сделав шаг вперед.

— Нет. Я не могу. Не могу. — Пистолет задрожал в руках Патрика.

Кровь отлила от лица Томаса Мерчанта. Он вглядывался в жалкого человека, стоящего перед ним в дорогом черном костюме, с трясущимися руками, и выглядевшего потерянным и напуганным. Указательный палец Патрика подрагивал на спусковом крючке, и священник с ужасом ощутил, как ощущал в рыданиях исповедующихся, в напыщенных заголовках газет во время войны, в глубоком таинстве Библии, что время слов закончилось. Курок был взведен, негодяй мог выстрелить в любую секунду в молодых людей, стоявших за спиной Томаса. Ради них священник сделал то, что первое пришло ему в голову, чтобы направить всю злость Патрика на себя. Он насмешливо улыбнулся прямо в лицо вооруженному человеку.

— Ты дурак, — сказал он.

— Прекратите, — умолял Патрик.

— Святой отец, — предупредил Джеймс.

Мужчина в нелепой красной куртке насильно заставил себя рассмеяться.

— Бог мой, мальчишка, — презрительно скривился он, — ты хоть представляешь, как ты смешон?

Казалось, пистолет выстрелил сам. Ралли закричала, Патрик в недоумении отскочил в сторону, увидев кровь, стекавшую по виску священника. Томас Мерчант упал как подкошенный.

— Господи, — кричала Ралли. — Боже мой, ты застрелил его!

— Патрик, — прошептал Джеймс.

Они уставились на упавшего, истекающего кровью человека.

Патрик, пошатываясь, приблизился. В его глазах стоял страх.

— О боже!

— Ты застрелил его! — вопила Ралли. — Ты убил его!

Патрик рухнул на колени. Он протянул левую руку и коснулся ботинка священника, но тут же отдернул руку, будто обжегшись. Голова Томаса Мерчанта лежала на полу, волосы были мокрыми от крови.

— Бог мой. — Патрик задыхался. Он весь дрожал. Правую руку, все еще сжимавшую пистолет, он поднес к виску.

— Нет, — вырвалось у Джеймса. Он перегнулся через тело священника, но Патрик уже выстрелил.

Сестры в больнице Святого Луки быстро привыкли к Джеймсу. Возможно, они чувствовали особый аромат влюбленности, окружавший Джеймса, хотя он приходил всегда один. Сестры каждый раз приветливо улыбались молодому человеку с сонными глазами, проводившему у кровати Патрика Ригга дни напролет.

Священника удалось спасти. Пуля прошла по внутренней стороне черепа, слегка задев мозг. Если бы Джеймса и Ралли не оказалось поблизости и некому было бы перевязать голову и вызвать «скорую», то он, скорее всего, скончался бы от потери крови. Но уже на следующий день после ранения отец Мерчант смог подняться с кровати и довольно бодро передвигаться. Ему не разрешалось покидать больницу, но он появлялся тут и там, навещая больных и умирающих. На его голове красовалась толстая повязка. Единственным последствием ранения стало то, что его глаза слезились, и врачи предупреждали, что это неизлечимо. Они полагали, что пуля задела лицевые нервы. Таким образом, Томас Мерчант, всегда отличавшийся завидной остротой зрения, должен был провести всю оставшуюся жизнь с платком в руках, чтобы не позволить миру скрыться за пеленою слез.

Патрик был парализован и впал в кому. Паралич сковал всю правую часть тела, от глаза до ступни. Пуля, предназначенная им для себя, повредила лобную долю. Пулю успешно удалили, и шансы Патрика оценивались как удовлетворительные. Врачи надеялись, что паралич со временем пройдет.

Джеймс взял двухнедельный отпуск в «Харроу Ист» и ухаживал за своим соседом. Напуганная происшедшим, Ралли не хотела находиться рядом с Патриком и ждала вестей от возлюбленного в Сохо. Джеймс звонил из больницы Святого Луки, шепча в трубку свои мысли насчет планов на будущее.

— Мы попробуем спамони[9], — говорил он, — в Палермо.

Ралли возражала. Ей не нравилось спамони.

— Бутерброды с угрем, — предлагал Джеймс, — в Шанхае.

— Почему ты не отходишь от него? — удивлялась Ралли. — Он же хотел нас убить.

— Я его сосед, — отвечал Джеймс, — у него больше никого нет. У него где-то есть отец, но я не знаю, как с ним связаться.

— Он застрелил священника.

— Священник в полном порядке.

— Скажи, что любишь меня.

— Люблю.

Ралли казалась расстроенной.

— Кто мой тигр?

— Я.

Ралли замолчала.

— Это правда? — Казалось, она была напугана. — Я имею в виду, не важно, что случилось с Патриком, мы с тобой… ничего не изменилось?

— Скажи, что любишь меня.

Ралли любила.

Джеймс провел с Патриком две недели, иногда оставаясь на ночь, — тогда сестры расстилали ему койку в холле, напротив палаты Патрика. Это было запрещено, но Джеймс им нравился, и они не хотели его выгонять.

День ото дня Патрик все больше худел. Джеймс видел, как сестры его моют, разминают его левую руку и ногу. Джеймс пытался не двигаться хотя бы десять минут, представляя, что ощущает парализованный. Они размышляли о том, могут ли люди, находящиеся в коме, думать или молиться. Он ел безвкусные бутерброды и думал о Ралли. Однажды, заглянув в медицинскую карту Патрика, он узнал, что тот потерял двадцать фунтов. Джеймс решил поговорить с врачом о прогнозах по поводу состояния Патрика. Врач, низенький таитянин, ничего хорошего ему не сказал. Джеймс позвонил Ралли.