Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1 - [24]

III. Данное желание всегда исполняется или удовлетворяется по своей цели или осуществлению, хотя и не по способу [ее достижения]: первое необходимо, второе нет. Чтобы объяснить это примером, предположим следующее: человек находится в доме, который грозит обвалом. Как только угроза воспринята, возникает сильная тревога, и это тотчас же порождает столь же сильное желание. Его цель — избавиться от тревожного состояния, предполагаемый же способ или средство достижения этой цели — уход из дома. Теперь, если он каким-то образом убеждается в том, что ошибся и что маловероятно, чтобы дом обвалился, то он немедленно освобождается от своего тревожного состояния, и цель его желания достигается так же, как если бы она достигалась желаемым способом действия, т. е. уходом из дома.

Все наши различные желания и страсти проистекают из одного — из неудовольствия и сводятся к нему одному, хотя предполагаемых нами средств избавления от него бесконечно много. Один имеет в виду славу, другой — богатство, третий — власть и т. д. как средство достижения этой цели, и хотя она никогда не достигается, если неудовольствие устраняется какими-либо другими способами, однако желание удовлетворяется. В течение всей вашей жизни непрерывно устраняются (по мере того, как они возникают) сменяющие друг друга неудовольствия, и последнее испытываемое нами неудовольствие устраняется сладким сном смерти.

IV. Исполнение или удовлетворение данного желания вызывает ощущение удовольствия, соразмерное желанию.

Удовольствие — это такое удовлетворение, которое возникает в нашей душе в результате исполнения наших желаний и никаким другим образом вообще не вызывается. И из того, что желания, как было выше показано, вызываются нашими страданиями и неудовольствием, следует, что удовольствие имеет своей единственной причиной страдание и ничего другого.

V. Поэтому чувство удовольствия равно чувству страдания и соразмерно ему.

Так как желание освободиться от неудовольствия равно неудовольствию, а удовольствие от удовлетворения этого желания равно желанию, то удовольствие, возникающее при этом, необходимо должно быть равным неудовольствию или страданию, которое его порождает. Если из трех линий А, В и С А равно В, а В равно С, то С должно быть равно А. И из того, что наши неудовольствия всегда устраняются тем или другим способом, следует, что удовольствие и страдание по своей природе нераздельны. Насколько одна чаша весов опускается, настолько же другая поднимается, и ни одна не может подняться или опуститься без падения или подъема другой: невозможно испытать удовольствие, если ему не предшествует соразмерное ему страдание; другими словами, невозможно быть чувствительным к страданию, не имея его неизбежного последствия — удовольствия. Величайшее удовольствие — это лишь сознание избавления от глубочайшего страдания; и страдание не есть страдание для нас, пока мы к нему нечувствительны. Они идут рука об руку, их нельзя разъединить.

Всю аргументацию я покажу на нескольких обычных примерах: большее или меньшее страдание от воздержания от пищи порождает большее или меньшее желание есть; исполнение этого желания порождает большее или меньшее соразмерное ему удовольствие. Страдание, испытываемое от тюремного заключения, вызывает желание свободы, которое, будучи удовлетворено, доставляет удовольствие, равное страданию от заключения. Страдание, вызванное утомительной работой, порождает удовольствие от отдыха, равное этому страданию. Страдание от разлуки с друзьями вызывает при встрече с ними удовольствие, точно соразмерное и т. д.

Такова неизменная природа удовольствия и страдания, и те, кто изучит ее, всегда обнаружат, что она именно такая.

Один из наиболее обычных доводов в пользу будущего существования души основывается на широко распространенном предположении о неравенстве страдания и удовольствия в настоящем. И это [предположение] признается почти неопровержимым, несмотря на то что трудно судить о счастье другого по внешним проявлениям. Но так как страдание естественно и неизбежно порождает соразмерное ему удовольствие, то каждый индивид должен в любой момент жизни иметь равное количество одного и другого. Так что нет повода для будущего выравнивания.

Все это дела творца, к которым он относится одинаково. И никакие обстоятельства жизни или существования сами по себе не лучше или предпочтительнее: монарх не счастливее раба, нищий не несчастнее Креза. Предположим три отдельных предмета — А, В и С; А и В — живые существа, способные испытывать страдания и удовольствия, С — безжизненный кусок материи, нечувствительный к удовольствию или страданию. А получает десять степеней страдания, за которыми необходимо следует десять степеней удовольствия; В получает пятнадцать степеней страдания и соответственно равное число степеней удовольствия. С все время пребывает безразличным, и, поскольку оно не страдает от первого, оно не имеет и прав на второе. Что может быть более равным и справедливым, чем это? Когда ценности уравниваются, А не имеет основании жаловаться на то, что его доля удовольствия на пять степеней меньше, чем у В, так как его доля страдания равным образом на пять степеней меньше. Так же и В не имеет оснований хвастаться тем, что его удовольствие на пять степеней больше, чем у А, ибо и страдание его относительно больше. Они, стало быть, оба находятся на одном уровне с С, т. е. они не в проигрыше и не в выигрыше.