Американская ржавчина - [9]

Она разглядывала свое отражение. Сорок один, почти седая, она перестала краситься, когда муж ушел, – назло ему или себе, не поймешь, и прибавила в весе, вон второй подбородок, складки на шее. Она всегда была крупной, но на лице это никак не отражалось. Кажется, даже глаза потускнели, едва заметны, будто старые фары. А совсем скоро у тебя будет такое лицо, что никак иначе тебя и не назовешь, только старухой. Прекрати упиваться жалостью к себе, оборвала она поток мыслей. Ты вполне могла бы тщательнее следить за собой. Правильно, что приняла обратно Верджила. Верджил не оставит печь без дров.

Что до Верджила, это она надеялась, но толку-то – тетки ее возраста, если у них есть работа, годятся на несколько недель, ну, может, месяцев. Каждый раз она строила планы, и каждый раз надежды рушились; все они желали, чтобы о них заботились, чтобы ужин сам собой появлялся перед носом. Половина из них даже сексом не особенно интересовалась, не получается – и ладно, вроде хоть в этом должно быть чувство собственного достоинства, но нет, ничуть. В библиотеке она подписалась на интернет-сервис знакомств, но все мужчины ее возраста искали женщин гораздо моложе, даже по барам для нее ничего не водилось, только за пятьдесят-шестьдесят; мужики хотят трахать девочек, которым годятся в отцы. Ну хотя бы Верджил вернулся. Ага, думала она, ему удобно же с такой тихой мышкой, как ты.

Снег повалил гуще, она заметила какое-то шевеление в дальнем конце двора, пьяный, подумала она, резвится, пишет мочой свое имя на снегу, а дров в доме нет. Несколько лет назад, сразу как ушел Верджил, она получила предложение работать в Филадельфии и почти приняла его, но у Билли так хорошо шли дела в школе, он играл в футбол, и она надеялась тогда, что Верджил со дня на день вернется. Жизнь могла бы выглядеть совсем иначе: тридцать пять, квартира в большом городе, вечерние курсы, мать-одиночка – как в кино. Вышла бы замуж за адвоката. Закончила собственное образование. А вместо этого живет в Бьюэлле, в трейлере, со своим избалованным сынком, взрослым мужиком уже, во что только превратился, а ведь у парня было все, спортивная стипендия, колледж, но он решил остаться дома с матерью, сидеть голодным, если она не приготовит ужин. Любопытно, с чего это она в таком дурном настроении. Может, случилось что.

Надо бы выйти на крыльцо. Ногам холодно и мокро, но вокруг очень красиво: все белоснежное – деревья, трава, пустой соседский дом, как на картине, правда; весенний снегопад, зеленая трава присыпана снегом, покой и безмятежность.

– Билли, – окликнула она тихонько, и ее голос разрушил тишину.

Сын сидел под деревом. Что-то здесь не так. Волосы запорошило снегом, и куртки на нем нет. Грейс перегнулась через перила крыльца. Сын не отвечал.

– Билли, – позвала она. – Иди в дом.

Он не шелохнулся.

Она выскочила во двор босиком, подбежала. Глаза его чуть приоткрылись, взгляд остановился на ней, потом помутнел. Лицо мертвенно-белое, на шее глубокий порез, кровь залила футболку и застыла.

– Вставай, – уговаривала она, трясла его изо всех сил.

Попыталась поднять, но сын был чертовски тяжел, нет, подумала она, так не пойдет, просунула руку ему под плечо, но он никак не пытался помочь, слишком тяжелый, не поднять, он, похоже, не понимает, где он и кто рядом с ним. Так окоченел, на ощупь просто бревно или камень.

– Поднимайся! – завопила она, и снегопад приглушил вопль.

Он медленно встал, покачиваясь, и вот они уже оба стоят, и она уговаривает его сделать шаг, нам надо идти, надо идти домой.

Она приволокла его в дом, затолкала в ванну прямо в одежде. Пустила горячую воду, стянула с него обувь. – Что случилось? – спрашивала она, но глаза неподвижно уставились в пространство.

Горячая вода лилась в ванну, но он тупо смотрел прямо перед собой. Не узнавал ее. Вода стала грязной, как в болоте. И вонища какая. Она отстраненно подумала, когда же он мылся в последний раз, бросил следить за собой, да, когда его уволили, он вошел в штопор, уж она-то должна была понять. Решила, что парень должен сам найти собственный путь. Неправильное решение. Кожа абсолютно белая и ледяная, она затолкала его поглубже в воду.

Комната наполнилась паром, струпья на шее отмокли, порезы закровоточили, и вода почти почернела от грязи и крови. Опустившись на колени, она плескала теплой водой ему на лицо. Ледяное тело охлаждало воду, и она спустила ее немного и добавила еще горячей. Через несколько минут он затрясся, отогреваясь. Она не помнила, можно ли согревать человека так быстро. Помнила, что чего-то делать нельзя, что если слишком быстро согреть, человек может умереть, кажется. Усадила его в ванне, смазала порез на шее йодом, теперь на майке образовалось еще и коричневое пятно.

– Давай-ка разденемся, – ласково проговорила она с теми самыми материнскими интонациями, которых не слышала от себя уже много лет.

Он позволил ей стянуть с себя футболку. Она расстегнула пряжку ремня, пуговицу на тесных джинсах, попыталась стащить их, но он держал джинсы двумя руками – штаны снять не позволит.

– Билли.

Он молчал.

– Пусти.

Пустил, и она с трудом высвободила его ноги, аккуратно оставив трусы на месте. Кровь из раны на шее потекла сильнее, очень прямой и глубокий порез, ножом, догадалась она, как срез на куске мяса, она увидела там что-то белое, неестественное, наверное, сухожилие или другая ткань. Не помнила, заперла ли дверь. Верджил оставил ружье, но она не знала, где патроны.