Американская мечта - [47]

– Хорошо, Фред, что вы предлагаете?

– Первый вопрос заключается в том, в состоянии ли вы сейчас вести свой курс. Я думаю, на него следует ответить отрицательно. – Его голос затворил эти врата почти безупречно.

– Не знаю, – ответил я. – Мне надо недельку подумать.

– Как раз в этом и заключается главная трудность. Мы должны что-то объявить газетчикам прямо сейчас. Масс медиа не выносят вакуума.

– Но, Фредерик, я не могу решать сегодня.

– Да, действительно, это трудно себе представить.

– Но, кажется, я все же предпочел бы работать.

– Не знаю. Я размышлял над этим все утро. Если бы мы преподавали органическую химию или статистику, я сказал бы: валяйте! Работайте, чтобы забыть обо всем на свете. Но ваш лекционный курс сугубо личного свойства. Вам приходится расходовать на него собственное «я».

– Глупости, Фред, я не первый год преподаю.

– Не такая уж глупость. Магия, страх и смерть как основы мотивации – это не того сорта предмет, чтобы сохранять душевное равновесие. Думаю, что и аудитория, слушая вас, будет излишне накалена. Вас это сломает.

– То есть вы хотите сказать, что некий ангел из попечительского совета полагает, что я не удержусь и прихвачу на лекцию бутылочку?

– Вы не можете отрицать того, что мы обладаем не меньшей независимостью от попечителей, чем любой другой университет страны. Но уж вовсе-то наплевать на них мы не можем!

– Фред, вы понимаете, какой разговор мы ведем?

– Не уверен, доводилось ли мне когда-нибудь вести подобные разговоры.

– В конце концов, – сказал я, – чем вы рискуете?

– О, все это совершенно непредсказуемо. Университет может пригасить один скандал, другой, третий. А потом какая-нибудь мелочь – и последствия, которых никто не мог себе представить. – Он прокашлялся. – Стив, все это представляет чисто академический интерес. Я совершенно уверен, что вам не хочется возвращаться к работе прямо сейчас.

– А если хочется? Фред, а что, если я буду настаивать? Как вы поступите?

– Ну, если вы будете настаивать, мне придется обратиться к президенту совета и сказать ему, что это ваше законное право.

– И что произойдет тогда?

– Он меня не послушается. – Церковный юморок. Я услышал клекот смешков в трубке.

– Поскольку я нахожусь на договоре, мне, боюсь, придется пойти и дальше и подать на университет в суд.

– О, так вы не поступите, – сказал Фредерик. – Дело будет в высшей степени неприятным.

– К чему вы ведете?

– Мне не хочется больше распространяться на эту тему. Смерть вашей жены достаточно трагична сама по себе, чтобы не касаться прискорбнейших… опаснейших, самых двусмысленных аспектов всего этого.

– Ради Бога!

– Стив, это самый неприятный и неприличный разговор из тех, что мне доводилось вести на протяжении многих лет. Мы с вами никогда не сможем его друг другу простить.

– Не сможем.

– Я его отвратительно провожу. Но давайте не уходить от реальности, от суровой действительности. Попробуйте посмотреть с точки зрения университета. Предположим, нам кажется, что мы сделали все, что в наших силах, и заплатили самую высокую цену за еще более дорогое удовольствие иметь в наших рядах творческую личность и интеллектуала, который внушает наиболее уважаемым нами людям вполне обоснованное чувство тревоги. Учтите, что далеко не каждый университет смирился бы с телепрограммой, которую вы ведете. Стив, не закончить ли нам на том, что сегодняшний денек одинаково паршив для нас обоих?

Молчание.

– Ладно, Фред. Чего же вы хотите?

– Возьмите отпуск до начала осеннего семестра. Мы объявим о пережитом вами потрясении и уходе от активного преподавания на неопределенный период. А потом посмотрим.

– Фред, так или иначе, ваша взяла.

– Вот уж нет, поверьте мне. – И затем он быстро добавил: – Стив…

– Ему хотелось выговориться как можно скорее. Его голос в первый раз задрожал. – Стив, понимаю, что это крайне неуместно, но я должен задать вам один вопрос. Может быть, вам и неизвестно, но моя жена тяготеет к оккультизму.

– Вот уж не знал. – Хотя на самом деле я об этом догадывался. Мне доводилось встречать Глэдис Тарчман этим летом в Вермонте – красное платье, очки в серебряной оправе, белесые волосы и горбик вдовствующей королевы на тощем теле.

– Ей нравятся некоторые ваши идеи.

– Что?

– Ну, за вычетом секса, разумеется. – Он хихикнул, мы с ним опять беседовали. – Она, знаете ли, верит, что последняя пища, которую человек съел перед смертью, определяет направление, в котором удаляется его душа.

– То есть вы хотите сказать, что если вы умерли, перепившись виски, ваша душа попадет на пшеничное поле?

– На ее взгляд, все это гораздо сложнее. Как-то перепутано с благодатью, жребием, знамениями и тем, потребил ли ты мясную душу или рыбью душу, и, разумеется, все это зависит от фаз луны и от гороскопа.

– Деметра и Персефона. Ах вы, бедняга.

– Моя жена изумительная женщина, и по сравнению с ее достоинствами это не самый тяжелый крест. Но, признаюсь вам, она не даст мне спуску, если я у вас не спрошу. Потому что она с самыми добрыми намерениями хочет вступить в контакт с Деборой. Дебора произвела на нее неизгладимое впечатление – и для этого ей необходимо узнать…

– Что съела Дебора?