Американская фантастика. Том 14 - [26]

Ревелл открыл рот и сказал:

— Все в порядке, не беспокойтесь. Вы делаете свое дело, я — свое.

— Не беспокойтесь?! — вытаращился на него Уордмен. — С чего это я стану беспокоиться?

Ревелл поднял глаза к потолку. Слова, начертанные минуту назад, уже исчезли. Если бы у него были бумага и карандаш… Слова утекают, их надо задержать…

— Могу я попросить бумагу и карандаш?

— Чтобы писать новые непристойности? Разумеется, нет!

— Разумеется, нет… — повторил Ревелл.

Он закрыл глаза и стал наблюдать за утекающими словами. У человека не хватает времени и на запоминание и на изобретение; человек должен выбирать. Ревелл давным-давно выбрал изобретение. Но сейчас у него не было средств, чтобы запечатлеть свои изобретения на бумаге, и они, словно вода, просачивались сквозь мозг и бесследно исчезали во внешнем мире.

— Боль пройдет, — заверил Уордмен. — Вы лежите три дня. Уже должно пройти.

— Но она вернется, — сказал Ревелл. Он открыл глаза и снова написал слова на потолке. — Она вернется.

— Не глупите, — возразил Уордмен. — Она ушла навсегда и не вернется, если только вы не вздумаете бежать еще раз.

Ревелл молчал.

Уордмен смотрел на него с полуулыбкой, потом нахмурился.

— Вы же не собираетесь…

Ревелл взглянул на него с некоторым удивлением.

— Конечно, собираюсь. Разве вы в этом сомневались?

— Никто не осмеливается на побег вторично.

— Я никогда не перестану быть самим собой. Я никогда не перестану верить, что я тот, кем должен быть. Вы должны это знать!

— Значит, снова побежите? — Уордмен не сводил с Ревелла глаз.

— Снова и снова.

— Чушь! — Уордмен сердито погрозил пальцем. — Конечно, если вы хотите умереть, я предоставлю вам такую возможность. Неужели вы не знаете, что, если мы не принесем вас назад, вы там умрете?

— Это тоже побег, — сказал Ревелл.

— Что ж, если вы этого хотите, отправляйтесь, я обещаю никого за вами не присылать.

— Тогда вы проиграли. — Ревелл наконец перевел взгляд на злое лицо Уордмена. — Вы проиграли по вашим же собственным правилам. Вы заявляете, что черная коробка заставит меня сдаться, а это значит, что она заставит меня перестать быть самим собой. А я утверждаю, что, пока я ухожу, вы проигрываете. И если черная коробка убьет меня, вы проиграли окончательно.

Взмахнув руками, Уордмен закричал:

— Вы полагаете, что это игра?

— Конечно, — ответил Ревелл. — Именно потому вы и изобрели ее.

— Вы сошли с ума, — сказал Уордмен, отступая назад. Ваше место не здесь, а в сумасшедшем доме!

— Это тоже проигрыш! — закричал Ревелл в захлопнувшуюся дверь.

Ревелл опустил голову на подушку. Оставшись один, он вновь оказался во власти пережитого ужаса. Он страшился черной коробки, особенно теперь, когда знал, что это такое. При мысли об Охраннике ему становилось дурно от страха. Но с не меньшей силой он боялся потерять себя, потерять свою сущность. И этот абстрактный страх был ничуть не слабее, нет, сильнее страха боли, ибо понуждал его еще и еще раз повторять попытку к бегству.

— Но я не знал, что это будет так больно, — прошептал он и снова вывел эти слова на потолке. Теперь уже красной краской.

Уордмену сказали, когда Ревелл выйдет из изолятора, и он поджидал его у дверей. Ревелл, казалось, похудел и состарился. Он заслонил глаза от яркого солнечного света и взглянул на Уордмена.

— До свидания, Уордмен, — сказал он и пошел на восток, к лесу.

— Вы берете меня на пушку, — проговорил Уордмен, словно не в силах поверить.

Не удостоив его ответом, Ревелл продолжал упрямо идти к лесу.

Уордмен не помнил, когда испытывал такой гнев. Ему хотелось догнать Ревелла и задушить своими руками. Он сжал кулаки, повторяя про себя: но я же человек разумный, здравомыслящий, я человек не жестокий. Как и Охранник, который тоже был разумным, здравомыслящим, не жестоким. Единственное, чего он требовал, — повиновения. И Уордмен добивался только повиновения. Охранник наказывал лишь такой бесцельный вызов, какой бросал тюрьме Ревелл. И он, Уордмен, поступал так же. Ревелл был антиобщественной, стремящейся к самоуничтожению личностью. Его следовало проучить. Для его же собственной пользы, равно как и для блага общества, Ревелла следовало хорошенько проучить.

— Чего ты этим добиваешься? — закричал Уордмен, не сводя горящего взгляда со спины Ревелла, который, не сбавляя шага, молча шел вперед. — Я никого не пришлю за тобой! Ты приползешь сам!

Согнувшись пополам, на заплетающихся ногах Ревелл тащился по полю к деревьям. Уордмен сжал зубы и вернулся в кабинет составлять отчет. Всего две попытки к бегству за истекший месяц.

Два или три раза на протяжении дня он выглядывал в окно. В первый раз он увидел, как Ревелл на четвереньках ползет к деревьям. Потом Ревелла уже не стало видно, но слышны были его крики. Уордмен с большим трудом сосредоточил внимание на отчете.

Вечером он вышел наружу. Из леса по-прежнему раздавались крики Ревелла, слабые, но регулярные. Немного позже к Уордмену подошел главный врач:

— Мистер Уордмен, его необходимо вернуть.

Уордмен кивнул.

— Я хочу убедиться, что он получил урок сполна.

— Да вы только послушайте!

— Хорошо, идите, — мрачно согласился Уордмен.

В этот момент крики прекратились. Уордмен и врач повернули головы, прислушались — тишина. Доктор побежал к изолятору.