Америка с чёрного хода - [31]

После этого миф о чудесных видениях Джо стал твориться буквально на наших глазах, причем такими темпами которые даже и не снились древним мифотворцам. В процесс современного мифотворчества были включены такие могучие средства, как пресса и радио, телефон и телеграф. Неудивительно поэтому, что уже через несколько дней вся Америка говорила о «чудесном мальчике», или «Джозефе-чудотворце», как его теперь называли.

По совету патера, Джо перестал ходить в школу: у него возникли новые, более возвышенные обязанности. Захудалый домишко в Бронксе, Вилла-авеню, 3194, превратился в место массового паломничества. Заброшенный и грязный пустырь осаждался толпами людей, особенно в вечерние часы, когда Джо выходил молиться. К «чудесному» мальчику приносили больных детей, калек, инвалидов. От него требовали, чтобы он помолился за них или прикоснулся к ним.

В толпе молившихся и жаждавших чудесного исцеления постоянно сновали католические священники и монахи. Все это «предприятие» – для истории с Джо трудно подобрать другое название – с самого начала было монополизировано католической церковью и интенсивнейшим образом сю эксплоатировалось.

Несмотря на сырую ноябрьскую погоду, скопление паломников приняло такие размеры, что для соблюдения порядка (а может быть, и должного благочестия) управлению нью-йоркской полиции пришлось ежедневно выделять наряд в несколько десятков полисменов. Среди паломников были не только нью-йоркские жители. Слава о «Джозефе-чудотворце» распространилась далеко за пределами Нью-Йорка. Вблизи пустыря можно было видеть специально зафрахтованные автобусы с пилигримами из Нью-Джерси, Филадельфии и даже отдаленного Кливленда.

Бедный Джо не был в восторге от внезапно свалившейся на него славы «чудотворца». В газетах проскальзывали намеки на то, что мальчик устал от непомерного бремени, которое возложили на него ловкие эксплоататоры религиозных чувств и суеверий. Сообщалось вскользь, что ему надоели чудеса, паломники, фотографирование «паблисити». Но американская пресса, кроме левых газет, даже и не подумала выступить с разоблачением этой неслыханной мистификации, этого бесстыдного надувательства, совершавшегося в крупнейшем городе Соединенных Штатов.

Чтобы дать некоторое представление о том, что происходило в эти дни в квартире Витоло, приведу краткую, но весьма характерную выдержку из пространного, занимающего целую газетную полосу очерка о Джо. Корреспондент большой нью-йоркской газеты так описывает одну из сценок, ежедневно разыгрывавшихся в квартире, где жил «Джозеф-чудотворец»:

«Джозеф лежал на широкой кровати. Это был рябоватый, с оливковой кожей, маленький, хрупкий мальчик. Он смотрел хмуро и беспокойно. «Чудесный мальчик» выглядел, как любой другой девятилетний мальчуган в плохом настроении.

В комнату вошла монахиня в сопровождении молодой женщины с трехлетним ребенком на руках.

– Являлась ли вчера пречистая дева Мария? – спросила монахиня старшую сестру мальчика Ирэн.

– Да. Она разговаривала с ним. – О чем?

– О многом. Она сказала Джозефу, чтобы репортеры больше не фотографировали его.

Монахиня склонилась над Джозефом.

– Джозеф, прикоснись, пожалуйста, к ребенку. Он калека.

Джозеф насупился и ничего не ответил.

– Прошу тебя, Джозеф. – Глаза молодой матери наполнились слезами. – Прошу тебя, Джозеф, – повторила она, как эхо. – Только разочек.

Присутствовавшие в комнате родные также стали уговаривать Джозефа. Молодая мать протянула своего ребенка к мальчику, попрежнему лежавшему на кровати. Джозеф прислонился к спинке кровати, хмурый и молчаливый. Внезапно он вскочил, равнодушно прикоснулся рукой к ноге ребенка и выбежал в соседнюю комнату. На лице молодой матери появилась счастливая улыбка».

Как видно из этого проникнутого умопомрачительной серьезностью отрывка, чудеса так опротивели бедному Джо, что было не легко заставить его в тысячный раз прикоснуться к чужому искалеченному телу.

Возникновение Лурда со всеми его аксессуарами, да не в XIX веке, а в наши дни, и не в каком-то французском горном захолустье, а в Нью-Йорке, под сенью небоскребов, заинтересовало меня. Я решил хотя бы бегло посмотреть, что это такое.

Невзрачный поезд невзрачного метро с лязгом и грохотом мчит меня из Манхэттэна в Бронкс. Выйдя из метро я нанимаю такси. Когда я называю шоферу Вилла-авеню, он понимающе смотрит на меня и восклицает:

– А, вам к святыне! Вы у меня не первый сегодня. Машина идет по кварталам, населенным нью-йоркской беднотой. По обеим сторонам улиц тянутся деревянные и каменные дома, по преимуществу небольшие, старые, давно не ремонтировавшиеся. То тут, то там встречаются еще не застроенные участки, заросшие сорняками, а иногда заваленные потемневшими от времени бревнами и кирпичами. На улицах или во дворах протянуты веревки для сушки белья – свидетельство того, что обитатели этого района не пользуются хвалеными благами американского механизированного сервиса.

Несмотря на ненастный вечер, на Вилла-авеню вокруг пустыря стоит толпа в несколько сот человек. В толпе снуют полицейские. Мужчины стоят с обнаженными головами, хотя холодный осенний дождь не прекращается ни на минуту.