Америка о’кей - [38]

Но получается, отец прав. Святой отец. Прав, отказывая в свободе моим сперматозоидам. И-и-и, Ироду до него далеко!

Я горько хмыкаю.

Хм. Хм.

— Представляешь, Мария, если бы у нас с тобой родился ребенок! (Эхехехехехехе!) Это было бы высшее существо. У, уникум!

Ко мне подскакивает Брут, хватает меня за горло. Ой!

— Ребенок у тебя с Марией? Думай, что говоришь. Морду набью!

Кассий его отговаривает:

— Не связывайся.

Я с трудом удерживаюсь на ногах.

Ахаха — ихихи — эхехе.

— Вы правы. Улики я уже придумал. И соображу, как их (ихихи) использовать. Вы же будьте готовы выполнить свою роль. На данном этапе наши пути параллельны. Ваши гнусности и мои взаимосвязаны. До поры до времени, а там видно будет. И пусть победит худший.

Я лечу к своим мониторам и включаю экран номер двадцать.

Перематываю видеопленку.

Она запечатлела все, что делали и о чем шептались заговорщики, пока я спешил сюда, к экрану.

У! Скуки-то как не бывало.

Опля! Вот вам и объяснение, почему меня меньше тянет заниматься любовью. Секс транзит глория мунди.

Я стал нормальным.

И дело не в том, что бесконечными соитиями Мария истощила мои силы. Отняла их.

А в том, люди, что ослабел (провис) шкив (приводной ремень) между моими гениталиями и скукой.

Послушаем европейцев.

Моих, с позволения сказать, товарищей.

— Олух — вот он кто, — говорит Мария. — Но без него у нас ничего не выйдет.

Олух? Хм, это она обо мне.

Брут ласково гладит ее по щеке.

— Мария, как далеко ты с ним зашла, а?

Она спокойно отвечает:

— Я дала ему то, что могу дать любому.

Интересно, а что такое особенное она может приберегать специально для Брута?

Кассий довольно потирает руки.

— Сестренка, товарищи, поставим великую Страну на колени!

Ишь ты! Ай-ай-ай.

— Нужно предупредить остальных, — считает Брут.

Ага, друзья, заговор расширяется.

Но насколько? Я должен держать его нити в своих руках. Ах! Во что бы то ни стало.

Говорит Гораций. Как бы успокаивая меня.

— Нас пока еще маловато. Большинство наших думают только о работе. А на все остальное плюют.

— Гораций, так было испокон веков: немногие решали за всех, — вещает Брут.

Кассий продолжает потирать руки.

— Утопим в дерьме церковь отказа с ее дерьмом!

Пинает консервную банку.

— Ой! Полная!

Смеясь над собственной остротой, потирает ушибленную ногу.

Брут смакует вслух (ух!):

— Дерьмо в дерьме.

Мария хохочет. Никогда не видел ее такой счастливой.

Тварь!

— Здесь столько всего, что на целую вечность хватит. Нам и миллиону наших товарищей.

— А законопослушные граждане великой Страны перебьются, — хихикает Кассий. — Они мусор не трогают, им нельзя.

Брут вскидывает сжатый кулак.

— Да здравствует революция!

Революция?

Э, этого слова в моем лексиконе нет. А может, оно из тех, которые память — у! — уже успела зачеркнуть.

— Социализм! — восклицает Кассий.

Социализм.

Гм.

— А почему бы не ограничиться буржуазной демократией, обновленной путем реформ? Будем реалистами, товарищи.

Таково мнение Горация. Высказанное спокойно, даже буднично.

Слышите, что за мысли бурлят в голове (у!) у моих сообщников?

Попутчиков.

Европейцев.

Мария машет рукой. Брезгливо.

— Опять вы за старое. И не надоели вам ваши утопии? Лучше учредим новую религию.

— И ты станешь папессой, — смеется Кассий.

Брут поднимает Марию и с ней на руках кружится в танце, топча мусор.

— Папесса Мария, непорочная мученица!

Гораций тихо стоит поодаль. Предусмотрительно.

— Первая задача — завоевать власть.

— Это главное! — подчеркивает Брут. — А об остальном мы всегда сумеем договориться. — Самодовольно ухмыляется. — Как никак история западноевропейского социализма учит нас искусству улаживать, согласовывать, утрясать, координировать.

Кассий подхватывает:

— Приспосабливать, удовлетворять, размежевывать, разъединять.

У, у Горация вопрос.

Пытается прозондировать почву.

— А как насчет Ричарда?

Ага!

Мария допивает до конца бутылку и отбрасывает ее далеко в сторону. Бутылка разбивается.

— Ричарда-горбуна? Мы будем гонять его бегом, пока не сломает здоровую ногу.

Все смеются — ах, как им весело!

Всем, кроме Горация.

— Я боюсь его. Лучше с ним договориться.

Эгеге, этот понимает, что Ричарду — у! — палец в рот не клади. Ишь, нашли безобидного дурачка, а!

Брут изо всех сил мотает своей большой головой.

— Нет. Мы не станем делить власть с чужаками.

— В любом случае решать парламенту, — говорит Кассий.

— Какому парламенту? — У, это визжит Мария. Ого! — Опять ваши старые бредни!

На заросших щеках Кассия ходят желваки.

— Социализм неотделим от демократии.

— Да, — подает голос Гораций. — Ни в коем случае нельзя недооценивать такой стимул, как частная инициатива. Если мы хотим, чтобы население этой страны было с нами.

Брут отвечает рычанием. Ревом.

— Когда я слышу слово «частный», я хватаюсь за пистолет. С этого слова начались все беды человечества.

— Так-то оно так, Брут, но ведь производственные отношения…

Кассия грубо перебивает (прерывает) Мария:

— Баста! Прекратите! Послушаешь вас — и появляется желание восстановить доброе христианство с его любовью к ближнему и прочими баснями. К тому же, оставляя Европу, мы условились раз и навсегда выкинуть из головы идеологию.

Запальчивость Марии приводит заговорщиков в состояние безудержного веселья. В телячий восторг.