Америка — как есть - [25]

Батлер не был ни дураком, ни хамом. Он был — человек, которого никто не слушает. Он говорил и делал вполне разумные вещи (и это понимал Линкольн), но его приказам никто не подчинялся, а его действия не принимались всерьез (никем, кроме, опять же, Линкольна).

Батлер вошел в Новый Орлеан, уже взятый Фаррагатом, с небольшой армией, в момент заминки.

Заминка была такая. Профессиональный картежник, двадцати двух лет от роду, по имени Уильям Мамфорд, совершил патриотическую диверсию — залез на крышу монетного двора и содрал с флагштока звездно-полосатый флаг победителей. Уильяма схватили и, в назидание, повесили публично. По поводу того, кто именно отдал приказ его вешать — Фаррагат, кто-то из его лейтенантов, или сам Батлер — неизвестно. Обвиняют Батлера.

Но заминка разрешилась, и Батлер, с мрачного согласия Фаррагата, засел в мэрии и стал издавать указы.

Почему Фаррагат отдал Батлеру город? Кто ж его разберет. Есть пикантная деталь — Фаррагат был уроженец Юга. Когда Юг провозгласил независимость, Фаррагат не подал в отставку, не нарушил присягу, а стал служить — Северу. Что на него повлияло — судить трудно. Голос ли чести, жена ли, любовница ли, друзья — кто знает. В морских боях он проявлял рвение. Декларировал, где мог, что дело Севера — правое. Возможно, он чувствовал, что лучше Батлер, чем он — и в данном случае в нем говорил не голос родины, но отношение к нему, «предателю», жителей Нового Орлеана.

Так или иначе, но именно на него одна новоорлеанская леди вылила с резного-кружевного блакона ночной горшок. Намеренно.

Не зная, как поступить в этом странном случае, Фаррагат обратился к Батлеру. Батлер, как все умные люди, которых не понимает окружение, сразу развил кипучую деятельность и издал приказ под номером двадцать семь. В приказе было написано следующее (фразеологию приблизительно передаю по памяти):

«Любая женщина, оскорбившая словом или действием солдата Союзной Армии, с момента оскорбления рассматривается, как проститутка и может быть использована в этом качестве кем угодно».

Это поумерило патриотический пыл новоорлеанских защитниц — и вызвало международный скандал. Из Франции (!) и Англии (!!) в Вашингтон пошли ноты протеста и требования (!!!) отстранить генерала Батлера от должности (!!!!).

Тем не менее, женщины перестали опорожнять ночные горшки с балконов на солдат-оккупантов, ограничась наклеиванием на них (горшки) портретов Батлера.

Были покушения на солдат.

Борясь с импровизированной фрондой, Батлер произвел обыск во всех аристократических домах, и ему тут же приписали (возможно, несправедливо) — жадность и мародерство, и придумали кличку Спунз Батлер — намекающую, что он утащил у аристократии все вплоть до серебрянных ложек и припрятал в сундуке.

«Убирайтесь из нашего края с вашим Союзом, мерзкие янки!» — уже не кричали, но тихо с ненавистью повторяли новоорлеанцы дома, реже в кафе. Мулаты, креолы, белые аристократы.

Помалкивали (в большинстве) иммигранты из Ирландии и Германии, не успевшие еще пустить в Луизиане корни. И разделилась на две более или менее равных части прослойка мирных янки из Американского Квартала. Кто-то был за, кто-то против. Естественно, против были рабовладельцы и вообще почти все, кто имел дело с хлопком.

И все же, и все же.

По нескольким причинам из года в год в Новом Орлеане свирепствовала так называемая «желтая лихорадка», и в периоды очень частых эпидемий от нее умирал каждый третий житель города.

Батлер об этом не знал. Ему сказали. Он возмутился глупостью руководства и велел каждый день мыть улицы. С мылом. Швабрами. С тех пор, и до наших дней, Новый Орлеан не знает ни одного случая желтой лихорадки. Но об этом забыли, естсетвенно.

И, конечно же, он озадачил всех (чувства юмора у него не было никакого) — наняв каменотеса, который весьма ровно и гладко выбил на широком боку постамента конной статуи Джексона в центральном сквере — «Союз должен быть сохранен, и сохранен будет». Чтоб любовались.

Будучи в Новом Орлеане, я потрогал эту надпись рукой. Каменотес свое дело знал. Гладко и ровно. Коренных новоорлеанцев в городе в наше время почти не осталось, поэтому никто тайком по ночам эту инскрипцию не замазывает, не затирает, не закрашивает, не рисует поверх нее флаг Конфедерации.

И, конечно же, Батлер, прочтя о себе нелестное в двух газетах (из, кажется, семи) Нового Орлеана, газеты эти тут же закрыл, а остальных журналистов строго предупредил. Какая сволочь, тут же решили все.

(Кстати говоря, Линкольну вменяют в вину то, что он закрывал во время войны газеты оппозиции. Такой был, прямо, антидемократ, такой диктатор. Посмеявшись над наивностью (или демагогией) обвинителей, скажу, что — странные были времена, не так ли. В мире существовали газеты, которые стоило закрыть из-за мнений, выраженных на их страницах. Найдите мне сегодня такую газету, в любой стране).

Подумавши, добавлю, что истеричный неумеха Батлер был склонен проявлять к населению оккупированной территории невиданную лояльность. Население платило ему неприкрытой злобой и ненавистью. Результаты были — Линкольн отозвал Батлера. Следующий временный правитель Нового Орлеана ничем себя не проявил, и имени его никто не помнит.