Америка и американцы - [78]

— Большое дело.

— Но затем я перекинулся на футбол.

— И из‑за этого вы мне звоните?

— Подожди минутку, Бобби. Я всегда звоню каждому, кто выиграл чемпионство для Америки. Мне хочется устроить парадный белогалстучный прием в Белом доме, когда ты вернешься.

— Сколько мне заплатят за приход?

— Заплатят? Я не плачу людям, которые приглашены на прием в Белый дом.

— А что это мне даст?

— Я приглашу весь кабинет министров, Верховный суд, лидеров конгресса и любого богатого члена республиканской партии, который играет в шахматы. Будет приглашен и этот парень Ломбарди, твой секундант во время матча, чтобы играть после приема. Это тот минимум, который я могу сделать для победителя великого Спасского…

— Хорошо! Я приду, но вот мои требования. Вы пошлете за мной в Исландию свой президентский самолет… Вы лично встретите меня в аэропорту. Предоставите мне лимузин, номер–люкс в отеле, персональный теннисный корт и персональный плавательный бассейн. А также секретных агентов, чтобы меня не задушили газетчики…

— Думаю, что смогу все это сделать, Бобби.

— И никаких телевизионных камер!

— Никаких телевизионных камер?

— Ненавижу телевизионные камеры. Они вгоняют меня в неистовство. Если я увижу хотя бы одну телевизионную камеру, тотчас уйду.

— Не волнуйся, Бобби! Телевизионных камер не будет!

— И никаких разговоров, когда я ем. Не могу есть, когда люди болтают.

— Очень трудно будет устроить большой прием в Белом доме, чтобы никто не говорил.

— А это уж ваша проблема. Если я услышу какой‑нибудь шум, вам самому придется поискать другого чемпиона мира по шахматам.

— Все, как ты скажешь, Бобби. Ведь это прием в твою честь!

— А в котором часу это будет?

— Думаю, что около восьми.

— Я буду к девяти. Не люблю стоять в ожидании и вести светскую беседу с политиками в накрахмаленных сорочках.

— Понимаю, Бобби!

— Ия принесу свой стул. Не могу есть, когда сижу на чужом стуле. И еще одно: мне не нравится слишком яркое освещение, когда я ем. При ярком свете я не примусь за первое блюдо.

— Никакого яркого освещения. Я понял тебя, Бобби. Мне хочется добавить только, что мы все гордимся тобой. Ты подаешь хороший пример американской молодежи.

Ричард Никсон положил трубку, а затем снова поднял ее и позвонил руководителю ЦРУ Ричарду Хелмсу.

— Дик, я посылаю свой президентский самолет в Исландию, чтобы доставить Бобби Фишера. Окажи мне услугу. Как только он очутится на борту, сделай так, чтобы самолет похитили и угнали куда‑нибудь…

РОКОВОЙ ЧЕТВЕРТЫЙ РЯД

Не надо быть шахматистом, чтобы оценить значение выигрыша Карповым шести партий в матче с Корчным. «Свободный мир» поддерживал Корчного потому, что он переметнулся из Советского Союза и не говорил ничего доброго о коммунистической системе. А Кремль твердо решил, что его парень должен выиграть этот матч, и послал с ним солидное окружение, включающее шахматных мастеров и психолога по имени Владимир Зухер. Роль последнего ограничивалась сидением в четвертом ряду зрительного зала, где он ничего не делал, но пристально глядел на Корчного, когда тот играл.

Корчной горько жаловался на этот «гамбит» и после проигрыша нескольких партий добился у судей перемещения психолога в задние ряды зала. Но в финальную игру психолог якобы вернулся обратно в четвертый ряд, уставил свой зловредный глаз на Корчного, и советский невозвращенец проиграл матч.

Кто знает, использовал ли Зухер гипнотизм, тайны магии, шпионажа или откровения психологии, но он явно преуспел.

Если такое произошло на шахматном матче, американцам не мешает поразмыслить об Олимпийских играх 1980 года в Москве. Удивит ли кого‑либо руководящий план Советов таким же грандиозным замыслом лишить золотых медалей наши олимпийские «звезды».

Вполне возможно, что в настоящий момент Советы тренируют тысячи «зрителей», приучая их сидеть в четвертом ряду олимпийских стадионов, уставившись пристально на наших спортсменов. Они могут быть обучены излучать дурное влияние на всех, одетых в звездно–полосатую униформу.

Если такая система сработает, наши доблестные мужчины и женщины будут сбиты с толку этим пристальным вниманием и станут совершать ошибки на беговых дорожках, тонуть и погружаться на дно олимпийских плавательных бассейнов или падать ничком во время акробатических соревнований.

Хитрая уловка Зухера может иметь серьезные последствия. Американским атлетам на Олимпийских играх придется носить шоры, специальные наглазники, которые обычно надевают на лошадей, чтобы они не видели трибун. Это должно стать причиной некоторых неудобств, но, если наши люди начнут носить такие шоры теперь, они смогут пользоваться ими в 1980 году.

Имеется и другая идея: предупредить русских, что, если они станут так смотреть на наших спортсменов, когда они соревнуются, мы тоже прибегнем к нашим собственным «смотрельщикам», умеющим заворожить дурным глазом…

Суть третьего предложения сводится к тому, чтобы мы обучили каждого соревнующегося в нашей команде глядеть при этом назад или мигать.

Никому не будет по душе привлечь ЦРУ к Олимпийским играм, но, если Советы применили психологическое оружие, чтобы выиграть шахматный матч, лишь небеса знают, сколь далеко они способны шагнуть, чтобы похоронить наши надежды на выигрыш в играх 1980 года. Нам придется поэтому призвать людей из Лэнгли