Амазонка: призраки зеленого ада - [2]

Вот что европейцы в лице испанцев заметили и чему мы сегодня продолжаем изумляться, так это монументальные постройки инков, а также других южноамериканских цивилизаций, оставившие после себя след в виде руин или груд прекрасной керамики чавин, в которой запечатлены эротические образы совокупляющихся людей и ягуаров. Да, они экзотичны, но, по сути, близки нам своим духом. Знаменитые Мачу-Пикчу и Писак, великолепные Гран-Пахатен и Куэлап, монументальные Саксайуаман и Тиауанако, Чан-Чан — «глиняная» столица государства Чимор, линии Наска и довольно-таки безобразные мумии, погребенные под слоем песка в Береговой Пустыне, — все это нас, европейцев, изумляет. Но в них отыскиваются черты, знакомые нам с колыбели собственной цивилизации. Черты города. Поэтому их заметили. Индейцы же, столетиями жившие и продолжающие жить в амазонских джунглях, по сути своей — обитатели параллельных миров. Они не строили — насколько нам сейчас известно — величественных городов и не мостили камнем дороги; им хватало разветвленной речной сети. Они существовали и продолжают существовать в цивилизациях, параллельных не только нашей — христианской, но развивающихся параллельно относительно друг друга. Каждое племя, каждый народ — это особый, непохожий на другие мир.

Мир белого человека — но не мир в целом! — сделался маленьким до боли и отчаянно тесным. Сжался в комок, каждый квадратный километр которого можно при желании разглядеть на снимках со спутников. Сегодня средний, во всех отношениях, любознательный обыватель — он же турист — гонится за внешней экзотикой. Его влекут выкрашенные краской лица, яркие уборы из перьев попугаев и атлетические тела охотников и воинов. Он ищет индейцев аймара, живущих на тростниковых островах холодного озера Титикака. Пытается догнать подзабытые, а оттого полусказочные образы из детства. Того времени, когда мир был необозримым, пронизанным волшебством и овеянным тайной. Не сомневайтесь: компании, занимающиеся извозом иностранцев «в джунгли», имеют стабильно высокий доход, малая часть которого достается «шаманам» и «ряженым» индейцам. Совмещая в себе путешественника-исследователя и организатора коммерческих экспедиций, я знаю, о чем пишу. И по моему глубочайшему убеждению, причину этого явления в полной мере раскрывают строфы, сложенные галисийским поэтом Шуаном-Мануэлем Касаду и вынесенные мною в качестве эпиграфа к этой книге.

Но в большинстве случаев — не всегда, конечно — настоящая экзотика скрывается за остриженными волосами, старыми шортами, дырявыми футболками, ржавыми ружьями и мачете, металлическими топорами и котелками, резиновыми сапогами и кое-где подвесными лодочными моторами. Это — в различных комбинациях — почти все, что лесные индейцы сочли необходимым позаимствовать у белых. Однако не стоит доверять глазам и обманываться. В головах всех этих племен — лесных кичуа и ачуар, секойя и чайяуита, уаорани и ашенинга, кофан и хеберо, как и у десятков других, — витают мысли, совершенно отличные от привычных нам.

Вот что подкупает и каждый раз заставляет меня отправляться в новое странствие, будь то далекие амазонские джунгли, или столь же экзотичные — если смотреть на них с другого конца обитаемого мира — бескрайние арктические просторы Евразии, или погрязший в грязи хаос тысячелетних цивилизаций полуострова Индостан. В странствие по одному из параллельных миров. На поиски людей и «нелюдей». Нави Джеймса Кэмерона и волшебных существ Карлоса Кастанеды. Очередной, единственной в своем роде параллельной цивилизации.

Есть места, в которых оставляешь частичку своей души.

Как я докатился до такого житья-бытья? Хм, как и многие другие искатели приключений, кончившие определенно плохо либо канувшие в неизвестность. Полковник фосетт, искавший в Бразилии затерянные города и пропавший без вести, очень точно подобрал нужные слова. «Где-то в глубине моего существа, — писал он, — все время звучал какой-то тоненький голос. Поначалу едва слышный, он набирал силу, и вскоре я больше не мог его игнорировать. Это был зов диких, неведомых мест, и я понял, что отныне он будет всегда жить во мне».

Что уж скрывать: последние десять лет я упорно и целенаправленно взращивал в себе ставший классическим образ «белого человека в тропиках». И добился очевидных успехов, если судить по косым взглядам окружающей приличной публики. По утрам, задавая немой вопрос зеркалу, я получаю столь же немногословный ответ в виде отражения занятного симбиоза черт. Нечто среднее между сумасшедшим этнологом, контрабандистом и Крокодилом Данди из одноименного шедевра кинематографа.

Такая вот у меня жизнь: пару суток назад я мог с удовольствием поедать жирных белых личинок жука-долгоносика в веселой подвыпившей компании полуголых индейцев и бледнолицых товарищей по экспедиции, а сегодня. А сегодня сидеть в уютном столичном баре с очаровательной девушкой и потягивать через соломинку нежнейший «Дайкири», глядя, как раскаленный шар солнца скрывается за безбрежной гладью Тихого океана. Иными словами, ваш покорный слуга, как истинный романтик от рождения, всячески старается продолжать славные родовые традиции, ибо мои предки по мужской линии были мятежными дворянами, сосланными в Сибирь за участие в польском восстании далекого не то 1863-го, не то 1864 года. Согласно семейным преданиям, они никогда не умели и не хотели работать, зато питали любовь к красивым женщинам, хорошим лошадям, породистым собакам и авантюрам. В довершение всего слыли отменными сквернословами.