Амазонка глазами москвича - [18]

— Ну и как, долго он вас поводил? — спросил Мануэл, с уважением поглядев на привязанную к лодке добычу.

— Да нет, — отозвались рыбаки. — Мы сразу прикончили его, потому что нас же двое и у нас два гарпуна.

Действительно, оружие можно было увидеть на дне лодки. Гарпуны были примерно три метра длиной, с прикрепленными к концам их железными пятнадцатисантиметровыми остриями.

Рыбаки прочистили свечу мотора, отдали Мануэлу разводной ключ и двинулись вверх по реке. Мы же пошли в обратном направлении, втайне мечтая тоже наткнуться на рыбу-быка и схватиться с ним в единоборстве. Гарпунов, правда, у нас не было, но почему же не помечтать?

Через час Мануэл нашел другой участок, который, как он уверял, не имел постоянного хозяина, и мы решили попробовать здесь счастья. Процесс работы ничем не отличался от применявшегося Мануэлом у берега островка. Я набрасывал на сито породу, а напарник относил ее на сушу и просеивал там. Водоворотика в этом месте не было, но течение оказалось довольно сильное, муть, поднимаемая во время работы, моментально относилась в сторону, и легко можно было разглядеть песчаное дно. Спустя несколько минут мое внимание привлекли снующие невдалеке рыбы. Они ходили небольшими стайками и, казалось, не обращали никакого внимания на старателей. По своему внешнему виду они походили на наших карасей, только раскраска у этих бразильских карасей была более тусклая и голова спереди сильно приплюснутая, как у бульдога. Я стукнул лопатой по воде. Рыбки отпрянули, вильнув хвостами, но через минуту любопытство, видно, пересилило, и одна из стаек снова приблизилась к нам.

— Смотрите, Мануэл, — закричал я, — какие глупые рыбешки! Сами просят, чтобы мы зажарили их. Тащите сюда вашу таррафу, и мы поймаем сразу всю стаю.

Мануэл бросил промывку очередной порции грунта и вошел в воду.

— Нет, эту породу таррафой не поймаешь. Легче рыбу-быка поймать таррафой, чем такую рыбешку, — заявил он. — Это же пиранья.

До этого мне очень часто приходилось видеть засушенных пираний. В большинстве магазинчиков Рио-де-Жанейро продаются для иностранных туристов пираньи чучела с раскрытой пастью, где виднеются два ряда острых зубов. Однако стадо пираний, разгуливающих на свободе, наблюдать не приходилось. Естественно, что моментально пришли на память кадры из документальных кинофильмов, в которых стадо пираний шутя расправлялось за пять минут с большим быком и после такого завтрака готово было съесть еще дюжину. Произведя в уме несложный арифметический расчет, я понял, что со мной пираньи смогут расправиться за каких-нибудь девять с половиной секунд. Придя к такому выводу, я стал с достоинством, но быстро двигаться к берегу.

— Вы что, устали? — удивленно спросил Мануэл. — Давайте поработаем еще час, а потом перейдем на новое место.

— Но ведь здесь пираньи. Не успеешь оглянуться, как слопают в два счета.

Мануэл весело расхохотался.

— Никто нас не станет кусать и есть. Пираньи бросаются, как правило, на запах крови. Можем работать без опаски.

Почему-то на этот раз объяснения гаримпейро звучали для меня не очень убедительно. Под конец было решено искать новое место.

Не стоит здесь рассказывать о том, как Мануэл нашел другой участок и как работали на нем почти до захода солнца. Алмазы не появлялись. Видимо, Мануэлу оказывалась неквалифицированная помощь. Усвоив традицию, я, прежде чем воткнуть лопату в грунт и насыпать первое сито, тщательно плевал на рабочее место, однако без каких-либо положительных результатов.

Наступление сумерек застало нас недалеко от впадающей в Арагуаю реки Бандейро. Вдали виднелось несколько домиков — видимо, какой-то поселок гаримпейрос. Решено было там заночевать. Когда лодка подошла ближе, стали отчетливо слышны звуки самбы, раздававшиеся из одной хижины.

— О, здесь народ гуляет! Наверное, кому-то улыбнулось счастье. Вы слышите, у корруптелос играет музыка! — воскликнул Мануэл. — Мы сегодня потрудились на славу. Так что и нам не грешно будет заглянуть в фешанунка. В обычные дни здесь тихо и спокойно.

Мануэл не ошибался. В тех местах реки Арагуаи, где скапливается несколько хижин гаримпейрос, появляются, как правило, и торговые центры. Лавки, склады снабжают гаримпейрос продуктами и оборудованием или, что бывает чаще, поставляют продукты и оборудование владельцам участков, которые, в свою очередь, выдают их в кредит и аренду гаримпейрос, работающим на их землях. Лавочников гаримпейрос зовут «корруптелос», что в переводе должно звучать как «обиратели» или «лихоимцы». Иногда лавочка выполняет роль своего рода увеселительного заведения, которому гаримпейрос дали оригинальное название «фешанунка», что означает: «Закрывается? Никогда!» Если какому-нибудь гаримпейро улыбается счастье и он находит приличный алмаз, то по старательно поддерживающейся традиции гаримпейро-удачник обязан угощать в фешанунка всех знакомых и незнакомых. Правда, не все гаримпейрос с охотой следуют этой традиции.

Мы привязали лодку к колышку, торчавшему недалеко от двух досок, выполнявших роль пристани, и подошли к фешанунка. Коптящие язычки пламени от полудюжины светильников освещали небольшой сарай, в одном из углов которого была поставлена стойка. Около нее было врыто в землю несколько столиков и деревянных скамеек, на которых в беспорядке громоздились пустые бутылки и грязные граненые стаканы. Синий дым не успевал улетучиваться сквозь большие щели крыши, крытой пальмовыми листьями, потому что все новые и новые клубы дыма от чрезвычайно вонючих сигар поднимались над столиками, за которыми сидели гаримпейрос. С первого взгляда было видно отсутствие среди них членов общества трезвенников. На стойке стоял граммофон с колоссальной трубой. Такая конструкция музыкального инструмента, вероятно, встречалась лишь в трактире, где останавливался Хлестаков. Из чрева трубы с трудом вырывались звуки развеселой самбы, бывшей в моде до рождения наших дедушек. Но, вероятно, у хозяина лавки-феша-нунка коллекция пластинок не отличалась большим разнообразием, и одни и те же произведения игрались в течение многих лет при проведении подобных культурных мероприятий. Во всяком случае, мотив самбы был хорошо знаком гаримпейрос, и они пытались довольно нестройным хором подпевать, причем от усердия опережали граммофон примерно на два куплета.