Амазонка - [24]

Когда рояль был наконец водружен на борт, на берегу послышался вздох облегчения.

— Теперь дело только за кораблем, — сказал Амазон, который уже поглаживал клавиши.

О том, чтобы сыграть на рояле, не приходилось и думать: в нескольких метрах от них завели свою пронзительную песню сотни лягушек, привыкших каждое утро встречать таким образом восход солнца.

— Ошибаешься, — возразил индеец. — До Касикьяре проблем не будет. А дальше...

— Что дальше?

— ...дальше надо будет подниматься по порогам, и я боюсь, что от корабля пользы не будет, а путешествие придется заканчивать своим ходом.

— Тащить рояль через джунгли своим ходом? — воскликнул Сервеза. — Но это же безумие!

— Я тебя предупреждал, — ответил музыкант. — Но ты не горюй. Индейцы яномами нам помогут.

Сервеза шумно сглотнул.

— Яномами?

— Ну да.

— Черт возьми, Амазон, я скорее согласен тащить рояль в одиночку до самого Каракаса, чем общаться с этими дикарями.

Мендис похлопал его по плечу и сказал:

— Там, куда мы отправимся, городов нет. Одни джунгли. Ничего, кроме джунглей. А среди яномами встречаются не только дикари.

Когда рояль был хорошенько укреплен, а припасы и снаряжение сложены в трюме, путешественники стали прощаться с Жесусом Диашем и остальными работниками, которым до возвращения полковника было поручено следить за кофейным складом.

Мендис уже собирался отдать швартовы, когда с берега послышался голос:

— Альвару!

Все обернулись и увидели женщину с большой кожаной сумкой. Это была Жулия, проститутка, тело которой сводило мужчин с ума.

— Жулия! — закричал Родригиш. — Что случилось?

Она с размаху шваркнула сумку оземь, забрызгав грязью первый ряд стоявших на берегу мужчин, которые смотрели на нее, остолбенев от удивления. Вне себя от бешенства, руки в боки, она принялась честить его на чем свет стоит, а ее черные глаза просто метали молнии.

— Ты что думаешь, я буду дожидаться тебя в этой дыре? Или поплыву с вами вместе неизвестно куда? Нет уж, я возвращаюсь домой, в Сан-Карлус, зачем только я вообще оттуда уехала!

Родригиш попытался ее успокоить, но ничего не вышло.

— Хватит тут спектакли устраивать! Ты совсем с ума сошла!

— Спектакль окончен. Это ты сошел с ума, Альвару. Хватит мне уже тут прозябать, так что я уезжаю, нравится тебе это или нет!

Она в гневе схватила забрызганную грязью сумку и бросила ее на палубу. Видя, что никто не решается сдвинуться с места, индеец подал ей руку и помог подняться на борт.

— Ладно, — сказал Амазон. — В любом случае мы поплывем через Сан-Карлус.

Полковник не решился возразить, и Жулия бросила в его сторону победный взгляд.

Наконец, когда с берега послышались прощальные крики и песни, индеец отдал швартовы, и корабль стал медленно отходить от пристани.

Жесус Диаш еще долго стоял на берегу и смотрел вдаль. Так и вышло, что сначала он первым заметил рояль, появившийся на Риу-Негру, а теперь он же был последним, кто остался смотреть, как он уплывает, — стоял на пристани, словно вахтенный, которому вот-вот предстоит открыть новые земли.

И когда на горизонте уже не было видно ничего, кроме реки, красной, словно поток лавы, он подумал — и, кажется, не ошибся, — что здешним жителям больше уже никогда не придется увидеть рояль, плывущий по реке.

Поначалу путешествие напоминало увеселительную прогулку. Без особых трудностей суденышко медленно поднималось к северу по Риу-Негру. С погодой им повезло, и, если не считать огромных туч москитов и шершней, укусы которых столь болезненны, что человек потом несколько часов не находит себе места, жаловаться им было не на что.

После Исаны все пошло по-другому.

Сперва начались дожди. Дождь лил сплошной стеной, так что невозможно было даже разглядеть берег. Нужно было спасать от воды рояль и ждать, пока небо поведет себя более благосклонно. Ливень продолжался пять дней и ночей, не прекращаясь ни на минуту.

Эти пять дней они по крайней мере могли утешать себя тем, что им дана передышка от полчищ москитов и разъяренных ос.

На корабле воцарилось уныние. Чтобы убить время, Родригиш, индеец и Сервеза резались в карты. Жулия, в свою очередь, не упускала случая поглазеть на музыканта. Пока суденышко медленно двигалось под дождем и по ночам рядом с ней сопел полковник, она мечтала об Амазоне.

Что касается Амазона, его не интересовало абсолютно ничего, кроме рояля. Он вглядывался в реку и сосредоточенно следил за тем, чтобы миновать опасные отмели, но казалось, его занимает что-то совсем другое. Иногда он улыбался Жулии. А все остальное время думал о предсказании, которое привело его сюда и которое уже не оставит его в покое, пока не сбудется до конца.

Как-то утром, внимательно разглядывая берег, Сервеза вдруг по-настоящему вслушался в музыку, которую играл Амазон, пытаясь понять, что за пророчество такое могло привести сюда музыканта с белым роялем. На этот раз он играл очень медленный дивной красоты джазовый фрагмент, кристально чистый, словно тонкая струйка родниковой воды, которая потом превратится в ручеек, а потом и в реку.

Сервеза следил за музыкантом, опершись щекой на ствол ружья, и вдруг понял, что тот играет с закрытыми глазами. Как это можно играть такую удивительную музыку, не глядя на клавиши? Для Сервезы это было что-то немыслимое. Может быть, прекрасное не нуждается в чужом свете, может, сияние и блеск исходят от самих нот, льющихся из инструмента, а действо, в котором есть искра божья, с легкостью происходит и в темноте? Амазон играл долго и ни разу не открыл глаз. Его руки порхали над клавиатурой, один за другим рождались безукоризненные аккорды, в которых не проскользнуло ни единой фальшивой ноты, ни тени сомнения, и при этом пианисту совершенно не нужно было видеть, что он играет. Он это чувствовал, вот и все. И Сервеза перестал удивляться.