Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота») - [11]

Аквавива сразу подружился с новым пажом и болтал с ним всю дорогу. Прелат был очень доволен собой и тем, как он исполнил поручение папы.

— Я везу с собой сведения из первых рук, — хвастал Аквавива.

И действительно, прелат знал все подробности трагической смерти принца.

Тогда, после ночного ареста, Карлоса перевели в северо-восточную башню дворца, глухой каменный мешок с одним узким оконцем.

Карлоса мучили ежедневными допросами, исповедовали каждый час. Два раза в день заставляли отрекаться от своих убеждений, проклинать Лютера и присягать на верность отцу — королю. Карлос хотел заколоться, но у него забрали шпагу. Тогда он отказался от пищи. Семьдесят часов не ел, исхудал, день и ночь трясся в лихорадке, не спал. В конце концов не выдержал голодовки и начал есть. Принц бился головой о гладкие каменные стены, но не мог нанести себе серьёзной раны. В отчаянии он проглотил кольцо с большим бриллиантом — единственную, случайно оставленную ему драгоценность. Кольцо не причинило вреда. Тогда Карлос попробовал ещё один способ. Лекарь сказал ему, что излишества в еде после голода могут быть опасны для жизни. Карлос опять не ел двое суток, потом попросил много еды сразу — горячего жаркого, подогретого вина. Поев и разгорячившись, он выпил несколько стаканов воды со снегом и лёг на политый холодной водой каменный пол башни. В ту же ночь у принца началась горячка, воспаление брюшины, и через двое суток всё было кончено. Филипп освободился от непокорного сына.

— Мы, итальянцы, не столь жестоки, — смеялся Аквавива. — У нас иные нравы. В Риме, если человек делается неудобен, ему подносят розовое питьё в изящной хрустальной вазе, а к утру он умирает в судорогах.

Они ехали горным перевалом. Свита Аквавивы и возок с вещами ушли далеко вперёд. Прелат стегнул коня, чтобы нагнать их. Уже стемнело; мрачная тень от гор ложилась на узкую дорогу. Мигель вздрогнул.

Горы в этих местах были опасны. За каждым уступом скалы, за каждым камнем их могли — поджидать разбойники.

Вдруг конский топот послышался позади. Аквавива схватился за пистолет, Мигель нащупал рукоять шпаги.

Всадник показался из-за поворота дороги. Но он и не думал нападать. Он поднял руку в знак мирных намерений и что-то кричал и кивал Мигелю.

— Хосе! — вскрикнул Мигель. — Как ты попал сюда?

— С трёх часов гоню без перерыва, едва догнал вас, дон Мигель, — сказал Хосе, подъехав, и начал рыться у себя за пазухой.

Видя смущение Мигеля, Аквавива отъехал в сторону.

— Письмо к вашей милости, дон Мигель, спешное, тайное, от моего хозяина, — зашептал Хосе, вытаскивая из-за пазухи запечатанный конверт. — Дон Лопес так и сказал мне: гони и гони без перерыва, Хосе, пока не нагонишь дона Мигеля. А как нагонишь, отдай пакет и не проси ответа, а поворачивай и гони назад. И в деревнях нигде не останавливайся, никого не расспрашивай и ни с кем не болтай, — сказал дон Лопес…

Уже совсем стемнело. Мигель, не вскрывая, спрятал пакет на груди.

— Спасибо, Хосе, — спокойно сказал Мигель и тронул коня, чтобы догнать Аквавиву.

— Прощайте, ваша милость. Добрый путь!

Кавалькада остановилась на ночлег в маленькой горной венте. «Сено и вода для лошадей, постели и ужин для людей», — прочёл Мигель незатейливую надпись над воротами. Испуганный хозяин при виде таких важных гостей бросился собирать лучшие перины в доме. Работник вышел во двор распрягать и поить лошадей. Он укрепил у колодца смоляной факел.

В дымном и колеблющемся свете этого факела Мигель сорвал печати с пакета и прочёл:

«Сигура не убит, а тяжело ранен. Он пришёл в себя и назвал твоё имя. Де Иварра настаивает на усиленных розысках. Спеши как можно скорее покинуть пределы Испании».

«Скорее, скорее, скорее!» — звучало теперь в сознании Мигеля день и ночь. В каждом топоте он слышал погоню, в каждом взгляде — подозрение. Скорее, скорее!..

Аквавива тоже торопился. Через неделю они были в Валенсии, откуда должны были отплыть к берегам Италии.

В Валенсии, приморском городе, соборов и монастырей было меньше, зато больше таверн и матросских кабачков; на улицах пахло солёным морским ветром, смолой и устрицами. Они отплывали вечером. Мигелю отвели крохотную каморку рядом с богатым, просторным помещением прелата. Зажглись кормовые фонари, и судно взяло курс на восток. Уже совсем в темноте, лёжа, Мигель слушал, как волны ударяют в борта, как скрипит, вздрагивая всем телом, старый, давно не смолённый корабль.

«Или церковь, или море, или двор короля, — вспомнил он, засыпая, любимую поговорку отца. — Море, море, наконец-то море!..»

В этот самый час в Мадриде ещё заседал королевский суд. Преступника не изловили, его судили заочно. Дело было серьёзное: оскорбление и тяжёлое ранение Антонио де Сигуры, капитана королевской охраны. Чтец королевского суда хриплым от недосыпа голосом читал приговор:

«… а виновнику, Мигелю Сервантесу, приняв все меры ко изловлению, с поношением публичным отрубить правую руку и изгнать его из пределов королевства сроком на десять лет…»

Глава десятая У прелата

В Риме всё пошло совсем иначе. Сначала Аквавива вовсе позабыл о новом паже, потом вспомнил и нагрузил скучными и унизительными обязанностями.