Алжирские тайны - [9]

Мы продолжаем лениво обсуждать окончательный список подозреваемых, хотя определение «окончательный» в данном случае вряд ли уместно. В армии полностью сформировавшийся предатель — в отличие от какого-нибудь интеллигентного, совестливого офицера-либерала — на этой войне встречается столь редко, что к обеспечению внутренней безопасности здесь, в форте, как, впрочем, и в Лагуате, и в Тизи-Узу, стали относиться просто наплевательски. Почти все офицеры знали или могли бы узнать о поездке аль-Хади в Алжир и об установленной за ним слежке. Большинство знали о готовящейся атаке на Бани-Фадль и — опять же — могли бы узнать о мерах по охране трубопровода. С точки зрения безопасности, наибольшую тревогу вызывает вот что: почти все военнослужащие в Форт — Тибериасе — и офицеры, и сержанты, и рядовые — имеют довольно четкое представление о том, что происходит в тридцати милях к югу, в Реггане, и каким образом ФНО могла бы сорвать ядерное испытание. Даже если опасения, что существует сформировавшийся предатель, будут признаны необоснованными, все равно дезертирство из Легиона — явление довольно распространенное, а беглые легионеры зачастую предпочитают начинать новую жизнь на гражданке с продажи своей биографии газетчикам. Поначалу я предполагал, что трое штатских и майор-десантник, которые намерены присутствовать на завтрашнем совещании, занимаются подготовительными мероприятиями в Реггане, но теперь то, как старательно Шанталь и полковник избегают обсуждения данного вопроса, заставляет меня в этом усомниться.

Когда мы подводим черту под списком, Шанталь опять откидывается на подушки.

— Филипп, я начинаю понимать… Мне это весь день не дает покоя. Кажется, я знаю, кто предатель. Но пока не уверена…

— Я не уверен даже в том, что предатель существует. Кто же это, по-твоему?

— Точно сказать пока не могу. К тому же этот ход за мной. Возможно, на завтрашнем совещании я назову предполагаемое имя. А ты возвращайся в свой архив и к тому арабу, что у тебя на доске. Будет весьма интересно услышать, что тебе удастся из него вытянуть.

Я подхожу к окну и сквозь пластинки жалюзи смотрю вниз, на занимающийся строевой подготовкой Легион. Секс — дело неплохое, но как долго еще я смогу водить Шанталь за нос?

Вид у Шанталь задумчивый.

— Эта доска с кожаными ремнями. Ее обязательно держать в той грязной клетушке? Может, придумаешь причину, чтобы ее принесли сюда?

Глава четвертая

Мы уже перевалили за три четверти моей лекции о технике мятежа. Когда-то я нервничал перед чтением лекций. Такое происходит с неожиданно большим количеством военных, побывавших на передовой. Ныне же я считаю, что если у меня хорошо заправлена рубашка и застегнута ширинка, значит, лекция уже соответствует минимальным требованиям. Эта лекция — пустая трата времени. Изучить противника можно только на личном опыте. Взвод теснится на старых скамьях — вероятно, школьных.

— Солдаты! Мао, как мы уже знаем, утверждает, что среди народа партизан действует как рыба в воде — бесшумно, словно золотая рыбка в своем прудке. Но это относится только к первой стадии партизанской войны. Во второй фазе у нашей золотой рыбки вырастают зубы, и она превращается в акулу, кружащую среди прочих, сравнительно безобидных рыб. Теперь требуется посеять рознь между этими безобидными рыбками — между «угнетенными» и «угнетателем», и опытный партизан стремится к тому, чтобы большую часть его работы выполнил за него «угнетатель». Генерал Жиап проявил себя знатоком этой стратегии.

Мне не приходится обдумывать свои слова. Вместо этого я размышляю о том, что далеко не у каждого при утреннем пробуждении есть возможность подумать: «Сегодня я убью человека», — а именно такой была утром моя первая мысль. Этого убийства я еще не совершил. Сначала надо разделаться с лекцией, а потом немного поработать над теми треклятыми документами.

— А теперь я хочу перейти к тактике насилия и к тому, как террористы и партизаны используют ответные меры против терроризма в своих интересах. Взорвана бомба. Власти — военные или гражданские — должны принять ответные меры. Они не в силах найти подлинных преступников — а может, уже поймали их в свои сети, но не способны отличить террористов от прочей попавшейся в сети рыбешки. Поэтому они применяют меры массового возмездия. Здесь следует отметить, что, с точки зрения «угнетателя» — в данном случае для наглядности отнесем себя к категории угнетателей, — эта стратегия не так бессмысленна, как кажется. Ведь зачастую первоначальный план разрабатывается отдельным сектором освободительного движения, без санкции командования. Во всяком случае, у руководителей освободительного движения есть определенные обязательства по отношению к людям, которых они якобы освобождают. Поэтому намеченная серия взрывов может быть отменена. Корпоративную ответственность и меры массового возмездия можно использовать в интересах оккупирующей державы — в течение короткого периода. Обратите внимание на успешную операцию Массю в касбе[3] Алжира пару лет назад. Однако в большинстве случаев массовое возмездие и тому подобное в конечном счете играет на руку бунтовщикам, так как порождает враждебность среди ранее дружественно настроенного или по крайней мере остававшегося нейтральным простого народа. Оно еще больше открывает массам глаза на неприкрытую тиранию со стороны оккупирующей державы. Идеи, которые я вам излагаю, зародились не у ФНО и не у генерала Жиапа. Они известны со времен Троцкого. Считать исполнителя террористического акта преступником-психопатом так же бесполезно и неправильно, как считать таковым палача. Террорист — способный стратег. Мы должны уважать его и понимать. Надо знать образ мыслей противника, господа.