Алый знак доблести. Рассказы - [19]

Ротному лейтенанту пуля угодила в ладонь. Он так забористо выругался, что по цепи солдат пронесся нервный смешок. Грубая брань офицера вернула их к обыденности. Они с облегчением перевели дух. Как будто все это происходило дома и лейтенант молотком стукнул себе по пальцам.

Он осторожно оттопырил руку, чтобы кровь не капала на штаны.

Ротный капитан, сунув саблю под мышку, вытащил носовой платок и перевязал рану лейтенанту. При этом они спорили, как правильнее накладывать повязку.

Боевое знамя вдали снова стало яростно метаться из стороны в сторону, словно пытаясь сбросить с себя какую-то непомерную тяжесть. Горизонтальные языки пламени прорезали клубящийся дым.

Оттуда выскочили люди и побежали по полю. С каждой секундой их становилось все больше — видимо, бежала целая часть. Знамя вдруг поникло, как бы сраженное насмерть. Потом бессильно упало на землю.

За дымовой стеной раздались исступленные вопли. Смутный набросок в ало-серых тонах превратился в отчетливую картину: беспорядочная толпа, несущаяся как табун необъезженных коней.

Старые, обстрелянные полки, стоявшие на флангах 304-го, начали глумиться над беглецами. К страстному напеву пуль и адскому визгу снарядов присоединились громкий свист и обрывки издевательских советов насчет того, куда лучше всего спрятаться.

Но волонтеры замерли от ужаса. «Боже! Полк Сондерса разбит!» — прошептал кто-то над ухом юноши. Они отползли назад и прижались к земле, словно боясь, что их снесет волной.

Юноша метнул взгляд на синие цепи своего полка. Лица людей, видные ему в профиль, были неподвижны, словно высечены из камня, Он запомнил, что сержант-знаменосец стоял, расставив ноги, как будто ожидая, что его попытаются повалить на землю.

Снова к левому флангу бросилась толпа беглецов. Как беспомощные щепки, захваченные водоворотом, мелькали фигуры офицеров. Они били плашмя саблями, и свободной рукой молотили по головам, и ругались как грузчики.

Один офицер, ехавший верхом, пришел в такую ярость, что стал вести себя как капризный мальчишка. Он выражал свое возмущение головой, руками, ногами.

Другой офицер, командир бригады, все время налетал на людей, не переставая что-то орать. Шляпа слетела у него с головы, мундир перекосился. Он напоминал человека, который прямо с постели бросился тушить пожар. Копыта его коня не раз угрожали головам бегущих, но солдаты увертывались с неожиданным проворством. Они мчались, слепые и глухие ко всему. Их осыпали проклятиями, однако даже самая крепкая брань не доходила до их сознания.

Когда, грохот на секунду утихал, какой-нибудь ветеран-остряк отпускал невеселую шутку, но отступающие даже не замечали, что окружены зрителями.

На лицах обезумевших солдат еще лежал отсвет боя, и юноша почувствовал, что, будь он одним из них и владей он хоть сколько-нибудь своими ногами, даже силы небесные не удержали бы его от бегства.

Эти лица были отмечены страшной печатью войны. Бой в пороховом дыму как бы оставил свое изображение на бескровных щеках и в глазах, горящих одним неодолимым желанием спастись.

Эти беглецы, охваченные паникой, как стремительный поток, сметали на своем пути камни, кусты, людей. Резервные части держались из последних сил. Волонтеры то бледнели и преисполнялись решимости, то краснели и теряли мужество.

В разгаре этого безумия юноша все же успел принять решение. Многоголовое чудовище, обратившее в бегство другие полки, еще не появилось. Он хоть разок взглянет на него, а уж потом покажет, что умеет бегать не хуже самых быстроногих бегунов.

Глава V

Несколько минут они ждали. Юноше представилась улица его родного городка весной перед приездом бродячего цирка. Он вспомнил, как совсем еще малышом переступал от волнения ногами, готовясь броситься вслед за грязноватой леди на белой лошади или за оркестром, восседающим в облупленном фургоне. Он снова видел желтую дорогу, ряды ожидающих горожан, опрятные дома. Особенно отчетливо вспомнился ему старик, который сидел у дверей своей лавки на перевернутом ящике из-под галет и делал вид, что презирает подобные зрелища. Память юноши запечатлела тысячи отдельных штрихов, мельчайшие цветовые оттенки. Передний план был отмечен фигурой старика на ящике.

— Идут! — крикнул кто-то.

Солдаты задвигались, заговорили. Каждому хотелось, чтобы патроны, все до единого, были у него под рукой. Они старательно подтягивали и оправляли патронные сумки, как будто семьсот женщин занимались примеркой новых чепцов.

Долговязый, положив перед собой винтовку, вытащил из кармана красный носовой платок. Он начал завязывать его вокруг шеи и целиком углубился в это занятие, когда по рядам снова глухо прокатилось:

— Идут! Идут!

По затянутому дымом полю неслась бурая лавина пронзительно вопящих людей. Они бежали, низко пригнув головы, беспорядочно размахивая винтовками. В передних рядах кто-то нес знамя, сильно наклонив его вперед.

Увидев неприятеля, юноша вдруг похолодел: ему показалось, что его ружье не заряжено. Он стоял, стараясь собраться с мыслями и точно вспомнить, когда же он его зарядил, но так и не вспомнил.

Генерал с обнаженной головой подскакал на взмыленной лошади к командиру 304-го и сунул ему под нос кулак.