Алый лев - [32]

Когда они подъехали к аббатству, Аойфа взглянула на Изабель, надув губы.

— Поверить не могу, что ты собираешься уехать в Нормандию сразу после рождения ребенка, — кисло сказала она. — Твой муж снова будет на службе у короля и, скорее всего, снова уедет. Я не таскалась за вашим отцом, когда ему нужно было служить королю. Я вас с братом по чужеземью не возила.

С тех пор как они вернулись в Стригил, этот разговор повторялся уже несколько раз с незначительными различиями. Изабель старалась впускать это в одно ухо и выпускать из другого, и до определенной степени она в этом преуспела, поскольку на последних месяцах беременности она становилась очень миролюбивой и нераздражительной. Однако настырность матери была способна пробить брешь в ее защите.

— Лонгевиль — это мой дом в Нормандии, — устало сказала она. — Я с детьми не буду жить в каком-то походном шатре. Мы будем в замке, который гораздо больше, чем Стригильский.

Она заскрипела зубами, потому что только что нарушила данное самой себе обещание не поднимать эту тему. Вильгельм находился при дворе и должен был помочь королю добраться до Нормандии, чтобы разобраться с заговором, который замышляли король Филипп французский и принц Артур.

Аойфа всплеснула руками.

— Ну, тогда поезжай! — воскликнула она с пафосом. — Я вижу, как много это для тебя значит! Что я в сравнении с этим?

— Мама…

— Нет, — Аойфа усадила Беллу себе на колени и принялась играть с золотистыми кудрями, выбивавшимися из-под льняного детского чепчика. — Ты прожила без меня большую часть своей жизни, так почему бы тебе вообще не выкинуть Ирландию из головы и не сосредоточиться на Нормандии и всем нормандском? Я заметила, что ты убрала свое шафрановое платье.

Изабель изо всех сил старалась сдерживаться, а чувство вины вгрызалось в нее все глубже.

— Это потому что оно слишком теплое для лета. Как только я вернусь в Ленстер, я снова его достану.

— И когда это случиться? Еще через десять лет? От меня к тому времени останутся только кости, лежащие в земле.

Изабель молилась, чтобы Бог даровал ей терпение, чувствуя, что ее разрывают на части. Ребенок внутри ее отчаянно толкался, словно чувствуя ее напряжение. И оттого, что ее мать была права, легче не становилось. Хотя Вильгельм и начал обосновываться в Ленстере и все выглядело так, будто он собирается сделать его своим главным домом, он не мог находиться в трех местах одновременно и, выбирая между Нормандией, Англией и Ирландией, был вынужден отодвигать Ирландию назад. Еще один приезд сюда казался не ближе точки на горизонте, и они с Аойфой обе знали это.

В Тинтерне их тепло приветствовал аббат Юдо. Предок Изабель основал это аббатство семьдесят лет назад, и де Клеры всегда были его щедрыми покровителями. Вильгельм просил монахов из Тинтерна переселиться в его новое аббатство в Воу в Ирландии, и в сундуки Тинтерна потек новый поток даров, подношений и пожертвований.

Старшие дети, вымотавшиеся за время поездки и знавшие, чего ожидать, вели себя спокойно. Из младших Вальтер не терял присутствия духа в любой ситуации и всегда оставался спокойным, а Гилберту нравились церкви, и он был слишком поглощен происходившим вокруг, чтобы шалить. Только Белла сорвала всю церемонию, раскричавшись так, что ее нельзя было унять, пока няня не унесла ее к пруду с рыбами, чтобы покормить их хлебом и отвлечь ее.

Изабель, Аойфа и дети посетили вечернюю службу в церкви, и Изабель предложила подношение в виде двух мер серебра — одну для аббатства, а другую для раздачи бедным.

— Я бы не возражала против того, чтобы мой прах упокоился здесь, когда придет мой черед, — сказала Аойфа, когда они с Изабель шли вслед за священником вдоль нефа. — Здесь так спокойно.

Она смотрела, как Махельт шагает, пытаясь не наступать на границы каменных плит в полу, прядь густых медно-каштановых волос подпрыгивает у ее щеки в такт шагам.

Изабель с удивлением взглянула на мать. Аойфа обычно бывала противоречивой, эгоистичной и властной, и, когда проступала другая сторона ее натуры, это было как внезапный проблеск солнца, выхвативший красоту из лап темноты.

— Ты предпочла бы лежать со своими родственниками по мужу, а не по крови? — спросила она, не веря своим ушам.

Аойфа погладила свои четки большим пальцем.

— Твои дедушка с бабушкой лежат в Фирнсе, но мне это место никогда не нравилось. Не люблю тамошнего епископа. Твой отец и брат в Дублине, но, раз уж мне никогда не спалось спокойно рядом с ним, пока он был жив, я бы не хотела лежать с ним до скончания веков, после того как умру. Здесь все такое безмятежное, и я знаю, что не останусь одна. Ты будешь часто сюда приезжать, а в Фирнс или Дублин не будешь. Мне приятно думать о том, что мои внуки когда-нибудь смогут коснуться руками моей могилы, а после них и их дети тоже.

Изабель открыла рот и снова его захлопнула. Ее матери хватило такта не сказать о том, что ей приятно еще и то, что Изабель когда-нибудь окажется в Тинтерне, а потом и кто-то из ее детей. Аойфа утверждала место своего захоронения в «матриархальном похоронном плане». Изабель подозревала, что у ее матери есть на уме еще одно соображение, которого она не высказывает вслух: так или иначе, в конце концов ее дочь окажется рядом с ней навсегда.