Алюминиевое лицо. Замковый камень - [52]

Вдруг почувствовал легкий озноб, словно включили кондиционер. Озноб усилился, и он стал искать источник холода. Он вдруг ощутил ужасный, цепенящий холод, как если бы в одной рубашке выскочил в лютую морозную ночь. Его трясло, в нем колотились кости, сердце, печень, легкие примерзали к ребрам, схватывало дыхание, и весь он был объят предсмертным ужасом. Он кинулся в постель и навьючил на себя все одеяла. Потом вскочил и, напустив в ванную горячей воды, лег в нее, мечтая согреться. Вода жгла кожу, но внутри оставалась нерастаявшая льдина, кровь больше не бежала по жилам, а остановилась красным льдом.

Он вдруг понял, что этот холод передается ему от женщины, лежащей на льду. Она этим холодом не пускает его из Красавина, удерживает, заставляет исполнить завет. Его жизнь, его дух, его кровь были связаны с этой безымянной кликушей, призывавшей его спасти народ, выручить из темницы мученицу, ради которой она сама стала мученицей.

Зеркальцев вышел из ванной, полез в мини-бар, достал несколько бутылочек с водкой, коньяком, виски. Отвинчивая и ломая крышечки, он опустошил все бутылки и только тогда почувствовал облегчение. Колотун его отпустил. Вернулись тепло и дыхание. Он лег в постель и лежал, стараясь через расстояние передать замерзающей женщине свое тепло. Знал, что она его чувствует, в ее черных глазах тают слезинки.

Он остался в Красавине. Ночь была тревожной, во сне он слышал какие-то звоны, над ним летал маленький трескучий биплан, качался полосатый парашют, и висящий на стропах человек силился ему что-то сказать.

Он проснулся рано, когда церковь была в малиновых пятнах солнца. Не дожидаясь завтрака в ресторане, пошел к своему «Вольво-ХС90» и направился в Спас-Камень.

Путь был не близок. Сначала укатанное, насыщенное автомобилями шоссе. Затем усыпанный гравием грейдер, который сменился сухим, пыльным проселком, давно не знавшим дождей. Показался красный сосновый лес, перед лесом, окруженное бором, разлилось озеро, голубое, в солнечной ряби, с белыми лилиями. Проезжая по берегу, он захотел остановиться и окунуться в озерную синеву, вдохнуть сырую свежесть белого цветка, поцеловать его желтую сердцевину. Но он проехал мимо, ибо слышал зов, сопровождавший его в дороге.

Въехал в бор, и лесная дорога была ненаезженной, промятой, с неровными колеями, в которых чернела вода и росли синие лесные цветы. Машина подскакивала, расплескивала воду, иногда ударяла днищем об ухабы. Он постоянно менял передачи, выбирая оптимальный режим, хвалил машину, называл ее ласковыми именами, обещал на обратном пути обмыть ее озерной водой. Продвигался медленно, окруженный красными сосновыми стволами, и через некоторое время ему померещилось, что пахнуло гарью. Запах гари исчез, но вскоре усилился, и воздух впереди стал синим от дымки, в которой краснели смоляные стволы. Вершины деревьев казались накаленными, пропитанными скипидаром, смолой, муравьиным спиртом, и чудилось, что в хвое таится сиреневое пламя, и если дунет ветер, то лес вспыхнет разом с оглушающим треком.

Ему дорогу перебежали две косули. Остановились, золотистые, с тонкими рожками и тревожными глазами, а потом скачками, повторяя движения друг друга, исчезли в деревьях. В другом месте он увидел тетерку, она бежала, быстро перебирая розовыми лапами, тряся изумрудной грудью, и скрылась в кустах. Животные уходили от опасности, спасались от огня, который был невидим, но гулял где-то в стороне по лесу, пугая зверей и птиц.

У него не было сомнения, что он поступает правильно, пробираясь в глубь леса, хотя в этой неведомой глубине гнездилась беда, и он пробирался в самый центр беды. Туда направлял его неслышный зов кликуши, там были шесть монахинь, и среди них немощная схимница, которых он был обязан спасти.

Уже по сторонам сквозь стволы был виден огонь. Уже, как свечки, горели можжевеловые кусты, пуская вверх узкое прозрачное пламя. Дымилась под колесами трава, и в одном месте поперек дороги лежал корявый, горевший сук, через который с хрустом пролетела машина.

Он выскочил на поляну, окруженную пламенем. Сосняк горел, колыхая красные шары огня, в которых спекалась хвоя. Несколько деревянных строений горело, из-под крыш валил дым, из окон рвались рыжие языки. Останавливая машину на узкой, не захваченной огнем полосе, покидая кабину, он шарахающимся взглядом облетел пожар. Успел увидеть маленький, с красным блестящим отражением пруд, лежащую у воды старушку в черном заостренном балахоне с белыми письменами и крестами, рубленую, с круглыми венцами часовню, от которой валил дым и пар. Несколько монахинь в черном метались с ведрами, поливая стены часовни. Они мчались к пруду, черпали красную, отражавшую огонь воду, пробегали мимо лежащей старушки, налетали на часовню и плескали из ведер воду, которая ударялась о бревна, и те окутывались паром. Вода из ведер вылетала красная и блестящая, казалась жидким огнем, поджигавшим часовню. В воздухе пролетали над часовней и падали на крышу завитки горящей хвои, пепел, пылающие сосновые веточки. Женщины заслоняли локтями лица, защищались от летящих угольков и обжигающих чешуек. Надрывно бежали к пруду, поскальзывались и падали на истоптанной глине.