Алые пилотки - [10]

В таком настроении и пошёл на комитет комсомола. Штаб патруля вызвали с отчётом. Мне — первое слово.

— Расскажи, Стрельцов, о проделанной работе.

Ничего не могу сказать, хоть убейте. Заскочило что-то в голове, ни взад ни вперёд. Танька шепчет:

— Щиты на тропинках ставили… Объезды делали…

Ну чего подсказывает, без неё не знаю, что ли? «Щиты»… Доски зря портили. Ноль внимания на них.

— Что же ты, Стрельцов? — спрашивает Анна Васильевна. — Боевой парень — и растерялся.

Мне привиделась понурая спина Телегина.

— Не растерялся я, — говорю, — а дело это пустое. Лучше бы азота дали. Пшеница никудышная.

На комитете Тамара Зорина сидела, счетоводка, от колхозных комсомольцев. Она стала меня утешать:

— Напрасно так говоришь, Женечка. О патруле очень хорошо отзываются колхозники. И по посевам остерегаются ходить…

Никакого отчёта у меня не получилось. Другие что-то говорили, докладывали. Под конец нас даже похвалили. Но мне всё равно было худо.

После заседания на меня накинулись ребята. Особенно Башкин разошёлся, орёт на всю улицу:

— Снять Стрельцова с начальников! Проголосуем — и долой!

Танька Ведерникова — в защиту:

— Мальчики, не нападайте на Женьку. Он ещё не научился хорошо отчитываться.

Ах так! Не научился? Кричу:

— И снимайте! Вот вам хомут и дуга, я вам больше не слуга.

И пошёл. Иду и насвистываю: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди…» Сзади шум, гам. Наплевать, хоть передеритесь!

Заявился в сельсовет и — к товарищу Ведерникову.

— Занятия кончились, давайте коня и бричку.

Председатель улыбается, руки потирает.

— Уважаю деловых людей, товарищ Стрельцов. — И сел писать записку: «Бригадиру кузьминской бригады. Выделите в распоряжение тов. Стрельцова Е. Н. …» Ну, и так далее.

На что мне патруль, если я теперь и Телегину и Ведерникову — то-ва-рищ! Играй, Башкин, на здоровье в игрушки. Они для малолетних придуманы. А я человек деловой…

3

Покатилась жизнь, как телега по ровной дороге. Поднимается Женя вместе с солнцем и бежит в табун за конём.

Мерин скачет навстречу хозяину. Женя протягивает кусок посоленного хлеба и, пока конь жуёт, надевает на него узду, снимает пу́та[1] и взбирается на широкую гладкую спину. За многие века безупречной службы конь привык, что все его радости от человека: и сытный корм, и тёплый хлев, и ласка загрубелой ладони, и протяжная песня в дальней дороге. Без человека коню скучно.

Может, потому и скачет Воронко навстречу Жене, тянет тёплые, мягкие губы к его руке, пахнущей хлебом, и трётся головой о его плечо, что вернул ему этот мальчуган радость служить человеку. Может, потому и прядает ушами и рвётся в галоп, заслышав звонкую песню мальчишки «Не плачь, девчонка, пройдут дожди…», что никогда не слыхал боевых солдатских песен, как его предки.

А Женя? Что испытывал он, взбираясь на высокую крутую спину коня? В нём просыпалась неумирающая страсть к борьбе и преодолению. Он пригибался к вытянутой, как стрела, конской шее — и воздух спружинивался перед ним, ветром набивался в рот, колючим холодом лез под рубаху, и земля бежала назад бесконечным зелёным ковром, и сердце просило чего-то необыкновенного. Оно просило острую саблю в руки, да знамя, бьющееся на ветру, да тревожную песню трубы: та-та-та… та-та-аа…

А полчаса спустя, заложив лёгкую рессорную тележку, он мчался со стуком-громом по деревням и кричал во всю глотку: «Мала-ко продава-ать!» К нему бежали, торопились с вёдрами, нахваливали: «Ах, молодец, парень, не проспит, не опоздает. Облегчение-то какое, бабы!» И Женя испытывал другое чувство: вот какой он нужный, его ждут, без него не обойдутся. Это очень и очень поднимало настроение и помогало забывать обиду на ребят, особенно на Толю Башкина.

После ссоры они не виделись целую неделю. Встретились неожиданно, нос к носу. Толя нёс воду, два ведра в руках, и остановился передохнуть. Вдруг из-за угла выходит Стрельцов, коня в поводу ведёт.

— Хм, — сказал Башкин, — работничек…

— Да уж как-нибудь, — сказал Стрельцов.

— Ну и что?

— А ничего.

— Подумаешь… Деньги лопатой загребает.

— Три целковых в день. Самое малое.

Конь потянулся к ведру, Башкин пнул его ногой.

— Куда, зараза! Проси у хозяина… Ладно, Стрелец, поглядим. На деньги почёта не купишь.

— Ха, ха, — засмеялся Женя. — На деньги, Башка, всё купишь.

Смеяться-то он смеялся, а всё же неприятно от упрёка стало. Но и это забылось. Работа всё заглушает: и обиду и упрёки.

Прошло ещё два дня. И случилось в эти два дня два события. Первое — разговор с бабкой Дарьей.

Сбор молока Женя начинал с Игнатовки. В то утро, поднявшись на пригорок, он увидел, как над крайним огородом играет на солнце длинная серебристая паутина. Это очень удивило Женю. Осенью бы другое дело. Осенью паутин летает видимо-невидимо. А сейчас откуда ей взяться?

Подъехал ближе и понял, что никакая это не паутина, а согнувшаяся клюкой бабка Дарья огораживает усадьбу алюминиевой проволокой. Обычно в деревнях изгороди делают из жердей, чтобы скотина не зашла в огород и потравы не сделала. А бабка Дарья захотела отличиться: украшает огород серебристой паутиной.

— Красивая огорожа! — подивился Женя. — Так и играет.

Бабка засмеялась беззубым ртом: