Альтерверс - [29]

— Я не верю ушам своим. — опешил Старший, — Ты тот, кто всегда рационально смотрит на вещи и предлагаешь поддаться безумию? Невероятно!

— Безумие — это отказаться от надежды, Старче. — ответил Иван, — А это — просто попытка понять есть ли на этом свете место, где мои внуки смогут жить не отказывая себе в еде. Ты спросил моего мнения, я его тебе выразил. Я-то точно никуда отсюда не собираюсь.

— Т…т…тогда у нас есть т…т…только одно реш… ш… ение. Г…г…голосовать.

— Хорошо, — сказала Роза, — на повестке два вопроса. Первый: стоит ли юноше, назвавшему себя Артёмом встретиться с товарищем Пилатом. Второй: стоит ли рассказать поселенцам о сложившейся ситуации и, как следствие, не мешать им принимать решение об уходе из Просветления.

Старший с трудом сдержал сухой кашель.

— Первый вопрос, — продолжила Роза, — говори, Старче.

— Любо. — ответил тот и посмотрел на остальных.

— Нелюбо. — проголосовал Игнат.

— Н…н…нелюбо. — проголосовал Владилен.

— Нелюбо. — проголосовал Иван.

— Нелюбо. — проголосовала Роза, — Второй вопрос. Старче?

— Нелюбо.

— Любо. — проголосовал Игнат.

— Любо. — проголосовал Владилен.

— Любо. — проголосовал Иван.

— Любо. — проголосовала Роза, — Таким образом, юноша, назвавший себя Артёмом не встретиться с товарищем Пилатом, а поселение узнает всю правду, как она есть. Вопрос дальнейших действий будет решаться после общего собрания.

Она посмотрела сочувствующе на Старшего и спросила:

— Как ты, Старче?

— Нормально. — грозно, обиженно ответил он, — Вопросов для обсуждения больше нет. Идите. Я хочу побыть один.

Четверо встали из-за стола и отправились к выходу. Иван задержался немного, повернулся к Старшему и даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

Старший сидел ещё долго в своём кресле изредка покашливая и обдумывая первый случай, когда совет не согласился ни с одним его решением.

15

Каждое утро, независимо от погоды, жарко ли на улице или холодно, Старший, надев поверх своей рясы старый бушлат довоенных времён обходил Просветление. Эта утренняя прогулка придавала ему сил и ощущение, что он всё делает правильно. Что он — тот кто строит прекрасный новый мир.

Жаловаться жителям не пристало. У них есть на столе еда, пусть и не самая лучшая, а о мясе они и не слышали, но чем заполнить желудок есть. У них есть крыша над головой, хоть многие дома разваливаются на части и укреплять их приходится листами металла и фанеры, если повезёт. У них есть свобода. Свобода выбора действий, главное, чтобы каждый поселенец не бросал своих товарищей и вносил, пусть небольшую, лепту в механизм Просветления.

У них есть путь.

Каждый выстраивал этот путь по-своему, но все должны быть объединены единой идеей. Правда, какая это должна быть идея, каждый понимал по-своему.

Наверное в этом и заключался самый главный талант Старшего. Он умел донести до любого свою мысль так, что она завладевала человеком. Вселяла надежду или страх. Старший, словно медвежатник, открывающий сейф, подбирал отмычку к каждому поселенцу настолько виртуозно, что ему бы позавидовали многие диктаторы.

Всё, что говорил или делал Старший могло казаться божьим промыслом, если бы поселенцы верили в бога. Это был его мир, где-то посреди лесов, на месте небольшого городка на берегу Оки, где вокруг ничего, только радиационный фон и забежавшие мутанты. А ещё множество сосен. Сосен, которые выстроили живую изгородь, отделяющую Старшего и его поселение от всего остального мира.

Когда он не вышел на прогулку, сначала люди не придали этому большого значения. Всё-таки человек в почётном возрасте и каждый шаг давался ему всё сложней изо дня в день. Спустя час с небольшим, Тихон — верный служащий Просветления с бесконечно серыми глазами, решил проверить своего наставника.

Старший ожидал его. В своей небольшой комнатке, где разместилась пружинная кровать и тумбочка, выполняющая роль прикроватной, он мирно лежал в своей постели. Одну руку, усеянную морщинами он держал на груди. Вторая была спрятана под лёгким разноцветным пледом, накрывающим всё тело. Его рот был открыт, а на щеке засохла аккуратная кривая линия белого цвета, которая скрылась где-то в седой бороде. Его глаза смотрели в обшарпанный потолок, но их стеклянный оттенок говорил, что Старший смотрит в бесконечность уже несколько часов.

Тихон сразу сообразил что к чему, но не хотел в это верить. Для него Старший был не просто наставником. Не просто лидером, за которым хотелось следовать. Старший приходился ему биологическим отцом. И впервые в жизни Тихон, вполголоса и сдерживая слёзы назвал Старшего папой.

В Просветлении наступил траур.

Все понимали, что рано или поздно это произойдёт, но верить в кончину Старшего не хотел никто. Женщины оплакивали его, не жалея слёз, а мужчины, осиротевшие, испуганные не поднимали головы.

В тот же вечер, на главной площади Просветления горели факелы из подручных средств. Старшего разместили в круге старого фонтана, который не работал больше пяти десятилетий. Тело обложили деревом, по всему периметру каменного строения, а между поленьями разложили сухую траву, которую использовали как утеплитель в домах.