Альтернативная реальность - [8]

Она растерянно, с укоризной зыркала маленькими, непонятного цвета глазенками, поблескивавшими из-под длинных белесых бровей, то на разбитый, валявшийся под ногами горшок, то на мою, действительно неординарную, персону.

— А… дурныку… пришел…

На пороге появился дед Овсий со своей неизменной, дымящейся во рту глиняной люлькой.

— Чтоб вас обоих черти задрали! Ироды окаянные! Лучший горшок разбила! Трясця б вас взяла! Забирай своего дурныка да и прочь с очей!

Но дед особого внимания на ее ругань не обращал. Который раз пристально буравил меня единственным глазом.

Телепатически "пудря им мозги", я извлек на свет фирменную дурновато-счастливую улыбку.

— Ты смотри! Еще и лыбится! Вот погань! Глаза б мои вас не видели!

— Хватит, Палажко! Пошумела да и будет! — нахмурился Овсий.

Старуха, уловив перемену в настроении деда, прикусила язык. Видать, мужа все же побаивалась и тонко чувствовала грань, переходить которую не стоило.

— Лучше принеси чего поесть! С голода пока еще не пухнем. Не гневи Бога, баба! Ох, не гневи! А ты, дурныку, садись вон там, на лаву.

Чуть в стороне от низкой деревянной двери, ведущей в глинобитную хибарку, в которой мне пришлось бы ходить не иначе как полусогнувшись, был вкопан деревянный стол с двумя лавами по бокам.

Но прежде чем сесть на одну из них я не удержался и подошел к заменявшей окно неправильной формы дырке, затянутой мутноватой плевой. Недоверчиво потрогал ее пальцем.

— Стекло старшины от поляков везут… А мы, сиромахы – бычий пузырь. Какой ты чудной! Неужто впрямь не видел?

Спохватившись, изгнав, прочь ненужное любопытство, но все же отковырнув от стены пузырящийся кусочек глины и растерев в руках, я сел на лаву.

Овсий расположился напротив. Постучав уже не дымившейся люлькой по столу, сдул остатки пепла на землю.

И все-таки он до конца мне не верил.

— Отведу-ка я тебя, дурныку, к нашему отаману. Пусть он еще глянет. От греха подальше.

Тем временем на столе появился чуть подсохший черный хлеб, глиняная миска с кусками розоватой вареной рыбы, два здоровенных, перезрелых огурца, ломтики почему-то белого сырого буряка и, скорее всего, свиное сало, толщиной в добрые три пальца, со следами огня на шкурке.

Овсий перекрестился. Губы зашептали слова молитвы.

— А ты, неприкаянная душа, крещеный?

Крещеный ли я? Как-то даже не задумывался. Да и у постоянно занятой матушки спросить было недосуг. О Боге в трудные минуты вспоминал, но молитв не знал. Потребности, так сказать, не было. Вот такие у меня сложились с религией отношения. Пришлось пустить в ход универсальный ответ "дурныка" – непонимающе счастливую улыбку. Дед безнадежно махнул рукой.

— Ешь, хватит слюни пускать…

Я посмотрел на прислонившуюся к стене хозяйку, ожидая, когда и она присядет рядом. Но Палажка лишь неодобрительно поглядывала в нашу сторону.

— Ешь, говорю. Нечего по сторонам зыркать. А ты вместо того чтоб стовбычить, принеси лучше кыслячку.

Из столовых приборов, кроме тупого тяжелого ножа с надломленной ручкой, ничего не наблюдалось. Сейчас мне предстояло серьезное испытание – культура и манера еды могли выдать с головой. В подготовительной программе об этом не сказано ни слова. Что и говорить – непростительное упущение "коллег". Пришлось ожидать наглядного примера да набираться ума-разума.

Дед взял кусок рыбы и стал потихоньку разбирать: вытягивая и складывая кости в кучку на столе. Причем, использовал для этого сохранившиеся пальцы правой руки.

Поймав мой заинтересованный взгляд, понял по-своему:

— И не турок, и не татарин – свои, дурныку… рэестрови козаки… И так бывает. Свои, да не свои… Несчастная наша Украина – когда брат на брата… старшина за себя… а бедный люд за всех… А ты бери… Палажко, а чего Сирка не видать… Обычно, от стола не отгонишь…

— Как увидел твоего дурныка, так из будки и нос не показывает… — фыркнула старуха, со стуком поставив на стол, запотевший глиняный кувшинчик с "кысляком".

"Случайность или закономерность? — подумал я. — Нужно разобраться".

Взял кусочек на удивление белого "буряка". Откусил, разжевал. От горечи вмиг свело челюсти, а из глаз брызнули слезы. Травить, вроде, не должны! Но и есть подобный продукт совершенно невозможно.

Глянул на деда. Тот понимающе, но с нескрываемой ехидцей ухмыльнулся.

— Хрен редьки не слаще! Так-то, дурныку. Неужто прежде не ел?

Тот хрен или редьку, которая не слаще, все же дожевал и проглотил. Как ни удивительно, однако ничего страшного не произошло. Наоборот, послевкусие осталось приятным.

Однако после первого неудачного эксперимента решил быть еще осторожней. Взял из миски рыбу и стал не спеша, как это делал Овсий, вытягивать кости. Затем клал в рот небольшие кусочки.

Дед же "отпилил", по-другому это действо не назовешь, ломтик сала, и, отправив его в беззубый рот, блаженно замер.

От удивления у меня "отпала" челюсть. Похоже, для него сало было наибольшим деликатесом. Хотя после редьки чему удивляться?

— Сало не тупе, козаку сылы дае, — пробормотал он, то, пытаясь его жевать, то, высасывая, словно мякоть из зрелого персика.

Видя, как он блаженствует, не удержался и я. Тоже "отпилил" небольшой кусочек, положил в рот, прижал зубами. Солоноватая шкурка поддалась первой. Прислушался к ощущениям. Судя по выражению лица Овсия, должно быть что-то невероятное. Сало таяло во рту, но при этом отдавало свиным душком. Особого наслаждения, честно говоря, не испытал. Хотя было вполне съедобно.