Альтернативная личность - [29]

– Хорошо, – согласился Жорик. – Итак. Мальчик, от рождения слепой, просыпается и чувствует… Чувствует, что у него на глазах появилась повязка. «Мама», – зовет мальчик. «Что, дорогой?» – спрашивает мама. «А что это у меня на глазах?» – интересуется мальчик. «Пока ты спал, тебе сделали операцию», – отвечает мама. «Операцию? Теперь я смогу видеть? И солнышко, и травку, и небо?» «Да, дорогой». «Можно ее снять?» «Сними, дорогой». Мальчик снимает повязку, но ничего не видит. «Мама, я по-прежнему ничего не вижу!» – жалуется мальчик. «С Первым апреля тебя, дорогой», – поздравляет мама.

– Сволочь! – воскликнула Соня.

– Я сволочь? – возмутился Жорик.

– Насчет тебя я подумаю, а мать – точно.

– Еще хочешь?

– Нет! – отрезала Соня. – Больше не надо.

– А про психологию в чистом виде можно?

– Чисто? Если чисто, то можно.

И Жорик пустился в рассуждения о том, чем он хочет заниматься после университета. «У кого что болит, тот о том и говорит, – подумала Соня. – Сейчас начнет про Фрейда». И точно: Жорик заговорил о психоанализе. Об этом он читал и читал много. Еще ему преподавали его в университете. Жорику нравилось копаться в подноготной человеческих поступков. В сознании и в сумерках подсознания. Это как шагнуть в лабиринт, говорил он. Бродишь, бродишь, конца и краю не видно. И все темно. Тут нужно с фонариком таскаться: а то, глядишь, во что-то нехорошее – сугубо фрейдистское, как сказал один покойный преподаватель – ступишь. Нехорошо. Но, даже перечитав тонну книг, можно так и не разобраться толком, откуда что берется…

Жорик принялся рассказывать про рисунки детей. Здесь самый значимый персонаж, оказывается, имеет наибольшие размеры. Как правило, сам ребенок. Часто – мама или папа. А иногда дети могут передвигать предметы. Вот как это? Соня не знала. А Жорик знал. Но рассказать не захотел. Чтобы сохранить тайну. Так и заявил. Что ж, тайна так тайна. Любит из пальца высосать и таинственности навести.

– К чему все это? – спросила Соня.

– Так, просто, – покачал головой Жорик. – Многое, что тебя окружает, всего лишь кажется. Мираж.

– Мне кажется? А тебе?

– А мне – нет, – самоуверенно заявил Жорик.

Иногда Соне казалось, что Жорик обыкновенно сходит с ума: разговаривает сам с собой, на пустом месте заводится, видит что-то, чего вообще нет. И не его психологический факультет в университете способствует – факультет вообще тут не при чем – он сам по себе такой, штопор какой-то. И интересы соответствующие, от заурядного психоанализа до нейролингвистического – слово-то какое, фиг выговоришь – программирования. Это самое программирование ему для контакта требуется, а сам контакт – это когда ты с человеком одну минуту поговорил, а кажется, что знаешь его целую вечность. Ну разве не сумасшествие? А еще говорит, что у человека бывают психические процессы. Это и без него известно. Даже известно, что эмоции – это и есть психические процессы. Конечно, не только они.

Точно, сходит он. Едет где-то, увидит дерево, остановится, выйдет из машины и разглядывает. А чего разглядывать? – дерево как дерево. Оно, говорит, красивое и слышит тебя. Но это еще ничего, а вот когда заявит, что в стуле записана информация о том, что вокруг дерева много лет назад происходило, только мы не научились извлекать эту информацию, так полный «туши свет». По его словам получается, что использовать дерево для изготовления мебели, ну это как если бы папуасы, увидев самолет, подумали, что это барабан и принялись пользовать его в меру своего понимания – то есть элементарно барабанить.

Послушаешь его и сама чокнешься. Если шуточки, то черные, если состояние, то мрачное. Однажды что-то сказал, а Соня вообще не поняла к чему. Оказалось, это он радио в машине услышал, но так задумался, что не разобрал – Соня это говорит или волна – так и брякнул невпопад, причем агрессивно. Если энергию девать некуда, так иди в спортивную секцию, грушу лупи. Не хочет. Небось боится, что его на соревнования отправят. Там уж надают ему тумаков – на соревнованиях люди простые, далекие от всякого нейролингвистического программирования…

Вот. А что касается замужества, то это совсем не к Соне вопрос. Во-первых, они с Жориком просто… ну, друзья что ли. Во-вторых, она о нем толком ничего не знает, даже кто его родители. В-третьих, она вроде как точно не определилась, нравится он ей или нет: скажет сама себе, что нравится, а глядит – совсем не нравится, скажет, что не нравится – смотрит, вроде нравится. И что это такое – Софья Гусеницына будет? – просто позор! В общем, и она вместе с ним чокается…

– Все понял? – спросила Соня.

– Все, – кивнул Жорик.

– То-то, – улыбнулась Соня. – А то дерево, дерево…

Оставив Соню, Жорик поехал за старушкой. За бабой Маней. Соня просила отвезти ее к подруге. К другой старушке. С пожилыми людьми Жорик выказывал почтение. Ему нравилось говорить с ними. А стариков тянуло к нему так, что они и сами удивлялись. Жорик скрещивал руки, кивал, морщил лоб, поддакивал, раскачивался сутулой фигурой, внимал, опять кивал и опять раскачивался. Внимание старикам нравилось. «Все равно им мало осталось, – говорил Жорик, – пусть хоть что-то будет хорошее». «И это хорошее, конечно, ты», – соглашалась Соня. «Пусть будешь ты», – не возражал Жорик.