Альтернативная история - [40]

— Довольно! — прервал его Альфред. — Что до кровосмесительного брака моего брата, это между ним и Богом. Ты прогневил меня своими обвинениями. Не было никакого насилия, кроме как там, где на моих посланцев нападали. Вульфред сам навлек на себя беду. А что до податей на мосты и крепости, это деньги на войну с язычниками! Разве это не достойное применение для богатств Церкви? Я знаю, что хартия освобождает церковные земли от подобных тягот, но они были написаны, когда еще ни один язычник не ступал на землю Англии. Не лучше ли отдать деньги мне, чем грабителям Гутрума?

— Мирские дела меня не касаются, — буркнул Даниэль.

— Так ли? Тогда почему мои люди должны защищать тебя от викингов?

— Потому что их долг — хранить владения, врученные тебе Господом, — если ты желаешь заслужить жизнь вечную.

— А в чем твой долг?

— Мой долг — заботиться, чтобы ни в чем не были урезаны и не умалялись права Церкви, какой бы Ирод или Пилат…

— Господа, господа! — Это вмешался епископ Сеолред, голосом столь слабым и болезненным, что все с тревогой к нему обернулись. — Молю вас, лорд епископ, подумайте, что может случиться. Вы не видели набегов викингов, а я видел! После этих ужасов у Церкви, как и у прочих бедняков Господа, не остается никаких прав. Они забили моего исповедника бычьими костями. Этот возлюбленный храбрец обменялся со мной одеянием и умер вместо меня. А меня изгнали таким, как вы можете видеть. — Он положил на колено распухшую руку с отрубленным большим пальцем. — Они сказали, что мне не писать больше лживых слов. Молю вас, господа, придите к согласию.

— Я не могу отступиться от прав моего лорда архиепископа, — ответил Даниэль.

Альфред уже несколько минут вслушивался в нарастающий шум в лагере за стенами. В нем не было тревоги, скорее радостное волнение. Полотняный занавес приподняли, и в проеме возникла тяжелая фигура Тоббы, с золотым кольцом, блестящим на шее, — сам король выделил ему эту долю трофеев три дня назад.

— Гонец, повелитель! Из Рима, от папы.

— Знамение! — воскликнул Эдберт. — Знамение Божье! Как голубка вернулась к Ною с оливковой ветвью в клюве, так снизойдет мир среди наших неурядиц.

Вошедший юноша не походил на голубку. Его оливковое лицо осунулось от усталости, добротная одежда покрылась дорожной пылью и пятнами грязи. Он недоуменно оглядывался при виде людей в грубой одежде и жалкой обстановки:

— Прошу прощения, джентльмены, лорды? Я ищу короля англичан Альфредо. Некто весьма верный сказал мне искать здесь…

Он не мог скрыть замешательства. Альфред сдержал гнев и спокойно произнес:

— Я — он.

Молодой человек оглянулся, явно выискивая чистый клочок земли, чтобы преклонить на нем колени, но нашел одну грязь и, подавив вздох, опустился на колени, протягивая грамоту. Это был пергаментный свиток с тяжелой восковой печатью на шнурке. Когда Альфред развернул его, между тщательно выведенными лиловыми чернилами строками сверкнул золотой лист. Король держал свиток в руках, не зная, что и думать. Не спасение ли в нем? Ему вспомнились мраморные дворцы и великая мощь. Он сам дважды бывал в Риме и видел величие Святого престола. Но то было много лет назад, до того как его жизнь свелась к дождям и крови, дням в седле, ночам в советах и переговорах. Теперь же Святой престол явился к нему. Он передал грамоту Эдберту:

— Прочти всем.

Эдберт с благоговением принял свиток и заговорил почтительно приглушенным голосом:

— Он написан на латыни, мой лорд, разрисован писцами и… подписан самим Его Святейшеством. Здесь сказано: «Альфреду, королю английскому. Знай, мой лорд, что мы уведомлены о твоих скитаниях… — нет, „испытаниях“ — …и как ты погружен в дела мира сего, каждодневно претерпеваешь трудности, подобно нам. И мы оплакиваем не только наши, но и твои печали, соболезнуем, сочувствуем… — нет, „сострадаем“ — …увы, вместе с тобой».

Осберт сердито пробормотал:

— Что, в Риме тоже викинги? — и отвернулся от свирепого взгляда епископа Даниэля.

Эдберт продолжил читать:

— «Однако при всех наших совместных страданиях мы наставляем и предостерегаем тебя не поступать подобно глупым мирянам, заботясь лишь о бедах нынешних времен. Помни, что Блаженный Господь не пошлет тебе искушений и испытаний выше твоих сил, но даст тебе силы вынести все испытания, коим подвергает тебя в своей мудрости. Превыше всего тебе следует всем сердцем стремиться защитить священников, мужчин и женщин, принадлежащих Церкви».

— А мы что делаем? — проворчал Этельнот.

— «Но знай, о король, что мы слышали от нашего почтеннейшего и святого брата, архиепископа народа английского, что правит в Кентербери, как ты в своем безумии попираешь его права и привилегии отца тех, кто вверен его заботам. Между тем из всех грехов грех алчности, жадности — величайший и наиболее отвратительный среди правителей и защитников народа христианского, самый мерзкий и опасный для души.

А потому мы настоятельно советуем, наставляем и приказываем тебе сим письмом от нашего апостольского достоинства, дабы ты отныне прекратил и покинул всякое насилие против Церкви и возвратил ее правителям все привилегии и права, в особенности в деле мирного, беспрепятственного и бесподатного владения церковными землями, дарованными им твоими предками, как мы слышали, весьма богобоязненными королями английского народа, и даже твоими современниками, такими, как благочестивый и достойный джентльмен…» —