Альтернативная история - [187]

Я на мгновение прикрыл глаза, вспоминая, как кричали привязанные к столбам пленники, когда дети бросали в них горячие угли. Не могу сказать, кого я ненавидел сильнее — утративших свое мужество воинов или этих жестоких детей.

— Мне больно слышать это, — сказал нойон.

— В живых остались только я и мой отец. Нас заставили пробежать через все поселение, а жители стояли вдоль дороги и хлестали по нашим спинам плетками и жесткими прутьями. Сначала мужчины, потом женщины, а следом за ними и дети. Я не понимал тогда, что это уже были не пытки, а признание нашего мужества. Мой отец скончался от ран, но все восхищались его стойкостью. А я вытерпел побои, и мохауки приняли меня в свое племя, в клан оленя. Моя приемная мать дала мне имя Сенадондо.

— А что было потом? — спросил Есунтай.

— Прошло не так уж много времени, когда по реке приплыл другой корабль. Мохауки ожидали нападения, но Черен-нойон оказался благоразумным командиром и отправил к ним посланника, чтобы заключить мир. Я был переводчиком на этих переговорах, поскольку уже неплохо знал язык мохауков. Посланник признал вину монголов, ответивших насилием на гостеприимство, от имени Черен-нойона принес извинения, и все окончилось хорошо. Позже я еще не раз помогал договориться с торговцами, предлагавшими мохаукам ткани и железные изделия в обмен на пушнину и бобровые шкурки. К счастью, купцы не повторяли нашей ошибки и не привозили с собой вино. Со временем я решил, что принесу больше пользы и своему народу, и приемным братьям, если вернусь в Еке-Джерен. Мохауки отпустили меня домой, щедро одарив на прощание.

Воспоминания пробудили во мне тоску, желание снова увидеть северные леса, вершины гор, на которых поют духи, длинные дома ирокезов, кукурузные поля и мою Дасиу. Жена отказалась пойти со мной в Еке-Джерен и не отпустила сына. Мальчик принадлежал не к моему клану оленя, а к ее клану волка, и она распоряжалась его судьбой, как это принято у ирокезов. Я пообещал вернуться, но Дасиу назвала меня лжецом и проводила проклятиями.

— Я уже готов поверить, что ты хочешь снова там оказаться, — усмехнулся Есунтай.

— А что в этом странного, нойон?

— Они убили твоего отца, а перед этим мучили его.

— Мы принесли свою судьбу с собой. Если бы дух отца не покинул его тело, мохауки приняли бы его в свое племя. Я потерял все, что имел, но Люди Кремня усыновили меня и относились ко мне с добротой и уважением. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Кажется, да. Дети тех, кто сражался с нами, теперь служат нам. И все-таки ты вернулся сюда, Джирандай.

— Мы заключили договор. Ирокезы никогда не забывают своих обещаний. Они записывают важные слова на особых поясах, называемых вампумами, нанизывая в определенном порядке бусы или ракушки на кожаные ремешки. Эти записи хранятся у мудрейших людей племени.

Вопреки собственным гордым словам, в глубине души я сознавал, что моя добровольная ссылка оказалась бесполезной.

Преисполненный гордости и надежд, я полагал сначала, что помогу сохранить мир между слугами нашего хана и народом, который я успел полюбить. Я верил, что являюсь голосом мохауков в совете монгольских правителей. Но к этому голосу редко прислушивались, и в конце концов я понял, что все слова Черен-нойона о мире были ложью. Соглашение дало монголам время на то, чтобы лучше изучить ирокезов, нащупать их слабые места. А затем, когда здесь появится больше воинов, воспользоваться ими и отобрать у туземцев их земли. Любимчики нашего хана со временем обживутся в этих краях и превратят ирокезов в таких же несчастных и беспомощных существ, как маннахата.

— Я вернулся, — продолжил я, — так что нашим нойонам и багатурам приходится выполнять обязательства, записанные на вампумах, которыми мы обменялись с мохауками. Мы поклялись хранить мир, и Люди Кремня будут соблюдать договор до тех пор, пока я остаюсь их братом и продолжаю служить хану. Эта клятва хранится здесь. — Я ударил себя по груди. — Но многие из наших людей уже забыли про свои обещания.

Есунтай кивнул:

— Это Европа сделала нас такими. Наши предки никогда не нарушали своих клятв и презирали лжецов и предателей. Но европейцы умеют так вывернуть слова, что ложь становится правдой. — Он глубоко вздохнул. — Я буду говорить с тобой откровенно, Джирандай-багатур. Я пришел сюда не только для того, чтобы выгнать с этой земли инглистанцев. Многие в Европе на словах выражают покорность хану, а сами лишь о том и мечтают, чтобы выскользнуть из-под его власти. Мне бы не хотелось увидеть таких людей на этом берегу. Уничтожив инглистанские поселения, мы покажем другим хитрецам, что они не найдут здесь убежища.

— Такая цель мне по душе, — согласился я.

— А твои лесные братья избавятся от возможного врага.

— Да.

— Ты готов отвести меня к ним? Передать им мои слова и попросить о помощи в этой войне?

— Ты можешь просто приказать мне, нойон, — подсказал я.

Он передвинулся по скамье ближе ко мне:

— Было бы лучше, если бы ты сам этого захотел. Я всегда считал, что тот, кто служит по доброй воле, надежнее того, кто вынужден служить. А еще мне кажется, что у тебя есть свои причины, чтобы отправиться со мной на север.