Алтайская повесть - [2]
В тот день в колхозе убирали последние гектары ржи. Костя тоже был в поле, вязал за жнейкой снопы. Уже вечерняя роса легла на травы, когда был связан последний сноп. Костя шел домой рядом с матерью и смотрел, как солнце заходит за высокую округлую Чейнеш-Кая. Гора стояла темная и тихая под оранжевым, закатным небом. И лес, растущий на ее вершине, казался густым, мохнатым венком, надетым на голову Чейнеш-Кая.
– А у нас кто-то есть, – сказала мать, – кто-то на крыльце сидит.
Костя пригляделся.
– Мама, это, однако, Яжнай! – сказал он, чувствуя, как весь загорается от радости.
Косте хотелось броситься, схватить Яжная, обнять, заплясать. Но, всегда сдержанный в выражении чувств, Костя подошел к нему ровным шагом и протянул руку:
– Здорово, Яжнай!
Яжнай сбежал с крыльца и крепко пожал ему руку:
– Здравствуй, Константин!
И несколько секунд они молча смотрели друг на друга счастливыми глазами.
– А это кто же тут еще? – с улыбкой спросила мать. – Кто же это еще сидит у меня на крыльце, а?
Со ступеньки смущенно поднялась девочка в круглой меховой алтайской шапочке. На шапочке красовалась малиновая лента, и малиновая шелковая кисточка спадала с макушки на плечо. Девочка, опустив ресницы, теребила кончик черной тугой косы.
– А это Чечек, – сказал Яжнай, – моя сестра. Приехала учиться, здесь учиться будет. У нас там ведь пятого класса нет… Вот привез – пусть живет в интернате. А сам я завтра в Барнаул.
– Чечек! – ласково сказала мать. – А по-русски это имя как будет? А?.. Ну, Чечек, скажи, я ведь по-алтайски не все понимаю. – Она обняла девочку за плечи и, наклонившись, заглянула в ее потупленные черные глаза.
– «Чечек» значит «цветок», – тихо ответила девочка.
– Какое хорошее имя! – сказала мать. – Цветок!.. Ну, а что же вы, ребятки, пришли да и сидите на крыльце? Давно ли пришли-то, Яжнай?
– Да часа два было.
– И все тут на крыльце сидели? Экие бессовестные!.. Яжнай, ты же ведь знаешь, где у нас ключ лежит. Ну, вошли, поели бы… Экие вы, право!.. Входи, Чечек, входи! Снимай свою шапочку. Эко шапочка-то у тебя хороша да нарядна!..
Когда мальчики остались на улице одни, Яжнай сказал:
– Константин, у меня к тебе просьба есть. Очень трудная просьба.
– Какая же?
– Только очень трудная.
– Ну, какая?
– Вот я Чечек привез. Оставляю ее тут. А она у нас еще дурочка, нигде не была, кроме тайги. Посмотри тут за ней, Константин! Ну, как бы вот ты был я. Можешь ты такую трудную просьбу принять?
– Могу, – сказал Костя. – А как же еще? Вот о чем спрашивает!
– Она ведь у нас отчаянная! – продолжал Яжнай. – Ты не гляди, что молчит. Это она пока что боится.
– Ничего, как-нибудь справимся, – улыбнулся Костя.
В это время откуда-то прибежал поджарый желтый Кобас и, обнюхав Яжная, начал прыгать и ласкаться к нему.
– Вон, смотри, Кобас и то дружбу помнит, а ты думаешь, что я… – Костя вдруг отвернулся.
– Ну, хватит! – с улыбкой сказал Яжнай. – А теперь скажи: твой крыжовник растет?
Костя встрепенулся:
– Растет. Пойдем, покажу!
Товарищи направились было в огород, но в это время на крыльцо выскочила Чечек и звонко закричала:
– Кенскин! Кенскин! Матушка ужинать зовет!
…На другой день Костя и Чечек провожали Яжная. Они переплывали вместе на пароме через Катунь, и Яжнай, прощаясь с ними, еще раз попросил Костю:
– Посмотри за ней, Константин. Она ведь у нас, знаешь, проказливая, как бурундук!.. – И, обратясь к Чечек, строго сказал: – Слушайся Константина. Он тебе будет как я. А весной приеду – поедем домой. Учись…
Обратно возвращались вдвоем. Чечек, стоя у края парома, роняла слезы в зеленую Катунь. Костя, и сам расстроенный, пытался шутить:
– Довольно тебе, Чечек, а то вода у нас в Катуни станет соленая, вся рыба из реки уйдет. Что хорошего?
…Так вот с тех пор и осталось – ни в радости, ни в беде Чечек не обходилась без Кости.
Все спорят, а потом соглашаются
Как только закончился последний урок, Костя поспешил в пятый класс. Там собрались несколько человек – звено Лиды Корольковой. Пришла и Настенька, старшая вожатая.
– Костя, Костя, иди сюда! – закричала Мая Вилисова. – Ребята, пусть Костя тоже послушает!
– Надо бы и Чечек позвать тоже, – сказала Настенька.
Эркелей побежала звать Чечек.
Чечек, с книгами под мышкой, рассеянно глядя куда-то на вершины гор, медленно спускалась с крыльца.
– Чечек, иди на звено! – позвала Эркелей.
Чечек в недоумении посмотрела на нее:
– Зачем мне идти? Я же не пионерка.
– Ну мало ли что – Настенька велела.
– Настенька?..
Чечек подумала немножко и, молча повернув обратно, пошла за Эркелей.
Первым выступил на собрании звена Алеша Репейников:
– Товарищи! Чечек Торбогошева поступила очень плохо: списала сочинение у Корольковой и говорит, что это она его сочинила. Разве так годится делать? Если мы так будем делать, какие же мы будем ученики!
Алеша волновался, щеки и уши у него покраснели.
– И я считаю, что надо сразу это прекратить и сразу сказать про это Анатолю Яковличу…
– Нет! – вдруг крикнула Чечек. – Нельзя Анатолю Яковличу говорить!.. Кенскин, Кенскин, скажи им, чтобы Анатолю Яковличу не говорили!..
– Ну, мы прежде с тобой поговорим, – дружелюбно сказала всегда приветливая синеглазая Настенька. – Ты зачем же списала у Лиды сочинение?
