Алтарь - [13]

Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Лабиринт был готов. Узкие высокие валы, застеленные золотой фольгой; освященные полуденными знаками камни, выложенные поверху; извилистые ходы, призванные втянуть в себя и направить в глубь земли свет и тепло, что льются с небес, даруя жизнь. Один из многих, он будет стоять многие века, превращая просторы вокруг усыпальницы Великого в один огромный алтарь света и жизни. Для того, чтобы в Сошедшем с Небес сохранилась жизнь. Чтобы он проснулся не в мертвой пустыне, а среди лесов и садов.

Изекиль отвернулся от сверкающего, подобно золотой ладье Амон-Ра, сооружения, обогнул торчащие выше его роста бурые скалы, по вытоптанной за два десятка дней дорожке дошел до лагеря, остановился перед костром, протянул к нему свои белые руки. Жаркое пламя обожгло кожу, но жрец не шелохнулся, и уже через пару мгновений над плащом заклубились клубы вонючего пара. Буквально на глазах ткань высохла, служитель богини смерти развернулся, подставляя огню спину — и наткнулся взглядом на взгляд отважного Саатхеба, обнаженные руки которого посинели от холода.

— Иди сюда ближе, номарий, — предложил Изекиль. — Если ты не позаботишься о своих конечностях, они почернеют и отвалятся. Как тогда станешь служить Великому?

— Великому более не нужна моя служба, — угрюмо ответил воин, однако сделал пару шагов к костру. — Великий ушел. Его больше нет. Зачем теперь руки? Зачем теперь нужен я?

— Ничто не вечно, отважный Саатхеб, — возразил жрец. — Не могло быть вечным его правление, не станет вечной и его смерть. Он проснется, номарий, можешь мне поверить.

— Когда?

— Не скоро, номарий, — покачал головой Изекиль. — И не один раз за это время сердце твое успеет лечь на весы справедливости, еще не раз Анубис будет возносить над ним руку, выбирая для него путь. Может — на поля блаженства. Может — в пасть непобедимой Амамат. А может — обратно сюда, в этот мир. Чтобы ты смог заслужить право на вечность. Хочешь, я избавлю тебя от этих испытаний? Всего один обряд — и я назову твое имя самой Аментет. Ты шепнешь ей свое желание, и она проведет тебя тайными тропами туда, куда пожелаешь. Правда, сначала тебе придется умереть.

— И чего ты хочешь за свою мудрость, жрец Небесного храма?

— Неужели ты сам не понимаешь, что нужно моей богине? — усмехнулся Изекиль. — Ты отдашь мне две жизни, я открою для тебя тайные врата. Разве это не справедливо?

— Я не боюсь весов Анубиса, — холодно ответил воин. — И приму его волю, как свою.

— Воля Анубиса, — кивнул жрец и многозначительно добавил: — Но вот мир… Мир мертвых принадлежит Аментет. И нет в нем исключений ни для раба, ни для великого Ра, дарующего жизнь.

— Изекиль, мальчик мой, иди сюда…

Услышав голос учителя, жрец моментально сник: сдвинул вперед плечи, опустил голову и быстрым шагом заспешил к кораблям. Ему навстречу в высоком цилиндре из пробкового дерева, в плотной пурпурной накидке с длинными просторными рукавами, двигался по широким сходням верховный жрец Небесного храма; старик с бесформенным лицом, кожа с которого свисала крупными складками, опирался на посох из покрытой лаком и украшенной яшмой вишни. Запястье служителя Аментет украшали массивные золотые браслеты, украшенные символами смерти, иероглифами «3» самого разного размера и начертания, переплетающиеся между собой. С шеи свисало изображение Амамат, пожирательницы Дуата — с крокодильей пастью, львиной гривой, кошачьими когтями и ногами носорога.

— Слушаю, Мудрый Себек, — приблизившись к учителю, низко склонил голову жрец.

— Возьми… — Старик отдал посох ученику и дальше пошел, опираясь на его плечо.

Изекиль знал, куда они направляются — к широкому бурому гранитному валуну, лежащему меж скал. Верховный жрец проводил тут много времени, особенно перед закатом. Он даже повелел строителям высечь на обеих скалах по знаку богини — после чего смертные начали сторониться этого места.

Путь в три сотни шагов занял немного времени. Верховный жрец тяжело опустился на камень, прикрыл глаза и глубоко вздохнул:

— Как я устал, мой мальчик, как я устал.

— Прости меня, Мудрый Себек, — облизнув губы, склонил голову Изекиль. — Но мне кажется, что ты тратишь слишком много своих сил на поддержание смертных. Ты сам учил меня обрядам извлечения сил смерти. Почему бы не пожертвовать парой гребцов или строителей? Их сила смогла бы поддержать тепло в границах лагеря и дать возможность отдохнуть остальным. Ты спасаешь всех, Мудрый, но и ослабевают тоже все.

— Жаль, жаль, судьба не дает мне возможности закончить твое обучение, — сморщился старик. — Я возлагал на тебя большие надежды. Когда я узнал, что ты попытался получить бессмертие, я понял, что ты способен мыслить по-своему, мыслить не как все. И подумал, что, может быть, ты станешь наилучшим продолжателем нашего дела, займешь мое место. Жаль. Если бы ты прошел весь путь мудрости до конца, то не задавал бы таких вопросов. Но я могу попытаться ответить тебе кратко. Дело в том, что сила копится в человеке годами, а тратится в один миг. Используя эту силу, мы станем истреблять смертных быстрее, нежели они успеют родиться и вырасти. И мир превратится в пустыню, в которой никому не понадобятся знания и тепло, полученные таким образом. Мы не должны использовать такое знание всуе. Наоборот, наш долг применять мудрость во имя того, чтобы силы мертвого мира помогали живым.