Алтарь - [10]

— А ты знаешь, — повеселев, обратился он к Поликарпу, — я только что тваво суслика кормил. Да-а!.. Нашёл в шкафу горсточку риса. Другого-то ничего у меня нету… А ещё полкартохи с обеду осталося — тоже ему отдал. Варёную… Ничего не пожалел — последнее скормил! А ведь сам мог…

— Погоди, — удивился Поликарп. — Как это ты мог только что моего суслика кормить, если он уже два часа как здесь сидит? Может, то другой был?

— Да не, Евграфыч, — твой. С бинтом омотанный.

— А ты не пил, Иван? — заподозрил неладное Поликарп.

— Не-е! Как можно?!.. Ну… только с утра — опохмелился. А как от тебя домой пришёл — ни капли, ей-богу.

— Ладно, Иван, верю. Но как же так могло получиться-то?.. Вот штука!..

— Да, Евграфыч — чудно всё енто… А мож какой оборотень был, а?.. Из ихних — из чертей? А, Евграфыч?.. Обернулся твоим сусликом и пришёл ко мне, значить, туды его в корягу! Мож какую беду хотел накликать или, чего доброго… сглазить меня?! Ихний брат давно мне грозится, чтоб им всем пусто было на тамошнем свете!

— Ты, Ваня, глупостей-то не говори, не бывает их — чертей твоих да оборотней.

— А суслики бывають?

— А суслики бывают. Вот в этом-то вся и загадка.

Тут раздался стук в дверь и вошёл Авдот. Поздоровавшись, он обратился к Поликарпу:

— Ты не запамятовал, Поликарп, что обещался ко мне сегодня с ружьишком пойти — хоря покараулить?

— Нет, Авдот, не забыл я. Сейчас поужинаем и пойдём… Присядешь с нами?

— А что ж не присесть?! Присяду… Чувствуется, грибки у тебя на ужин, а?

— Да, грибы. Жареные. С картошкой.

— А к ним винцо, — не удержавшись, вставил Иван. — Своё! Поликарпово!

— Ну, тогда я наверняка остаюсь. Не каждый день этакой… напиток пьёшь!

— В таком случае, — сказал Поликарп, — прошу к столу.

Спустя некоторое время, поужинав, все поднялись из-за стола, и Иван, попрощавшись, сразу ушёл домой, а Поликарп, сняв со стены двустволку, направился вместе с Авдотом устраивать засаду на хорька.

Сидеть, притаившись, в тёмном и пахучем курятнике было неудобно и скучно, поэтому Поликарп шёпотом обратился к соседу:

— Слушай, Авдот, бывает так, чтобы один человек или зверушка какая одновременно в двух местах разных очутилась?

— Это как это — в разных?!

— Ну вот, к примеру, видел ты моего зверька?

— Это Серого что ль?

— Да нет, Авдот, суслик у меня есть. Раненый. Пришёл вчера к дому моему, Серого напугал да и сам ни живой, ни мёртвый от страха. Перевязал я его, накормил. Вот живёт у меня теперь…

— Ну и как? Выздоровливаеть?

— Потихоньку. Но не в том дело… Пришёл ко мне сегодня Иван и сказал, что, вроде как, суслика моего покормил перед уходом. И, сказал, повязка у того бинтовая была, какую я делал…

— Ну и что ж? Покормил лишний раз — и хорошо: скорей зверушка оправится.

— Не дослушал ты меня, Авдот. Штука-то в том, что всё это время суслик со мной был — я книгу читал, а он по дому шастал: то на кухню зайдёт, то в спальню, то у ног моих сядет. Вишь как…

— Погоди, Поликарп. Чой-то я тя понять не могу: суслик твой у Ивана был, аль у тебя?

— Выходит, что и у меня, и у него…

— Не-е, такого не бываеть! Зачитался ты, поди, вот и не заметил, как суслик твой на двор выбежал.

— А, может, и впрямь, Авдот, не заметил я… Но ведь ясно помню, был он тут. Был.

— Ты не серчай, Поликарп, но был ли, не был — я в этих делах не мастак. Ты-то, поди, поумней меня будешь: сам разберешься.

— Хотел бы я разобраться, — вздохнул Поликарп, — да не могу.

— А ты, сосед, к бабке Марусе сходи, — посоветовал Авдот. — Она — церковная баба: поди, разъяснить. Я соображаю, что тут, — Авдот огляделся и произнес ещё тише, — черти напроказничали!

— Тьфу ты! Что вы все про чертей своих заладили? Другого придумать не можете?

— А что придумывать, Поликарп, когда и так всё ясно: любой тебе скажеть — черти это. Ты лучше послухай меня и сходи к Марусе: она и заговор какой сделаеть, и дом твой с сусликом святой водицей обкропить — всё лучше будеть. Помяни моё слово — чёрт в твоём зверьке приютился. Изгонять надобно. А лучше бабки Маруси никто здесь того не сделаеть…

— Тише, Авдот… Поди, хорёк лезет.

И правда — из-под стены напротив показалась сначала мордочка зверька, а затем и весь он очутился в курятнике и, прижавшись к земле, стал осматривать помещение.

— Стреляй, Поликарпушка, — громко зашептал Авдот, — уйдёть ведь, тварь!

Громыхнул выстрел и сразу из двух стволов вырвалось пламя. Следом раздались визг раненого животного и крик Авдота:

— Попал! Попал!.. Будешь знать, как кур моих воровать!

Поликарп вскочил на ноги и бросился к хорьку. Тот не двигался. Поликарп поднял его и, осмотрев, сказал:

— Он мёртвый, Авдот… Больше не будет причинять вреда твоим курам…

— Да! Теперь всё хорошо будеть!.. Спасибо, Евграфыч!

— Промахнулся я… — тихо говорил Поликарп. — В землю я целил… А он, видать, дёрнулся. Плохо как вышло…

Поликарп повесил ружье на плечо и с хорьком на руках вышел из курятника.

VII

Разбудил Поликарпа громкий стук в дверь.

«Кого ж это нелегкая в такую рань принесла?!» — подумал он, вставая с кровати.

На крыльце стоял дед Захар и нервно теребил в руках свою серую кепку.

— Здравствуй, Захар Лаврентьич, — поприветствовал старика Поликарп. — Проходи в дом… Отчего в такую рань пожаловал? Случилось что?