Алогичная культурология - [85]

Шрифт
Интервал

Где пятна света, пятна тени
И жизнь протёрлась до чудес.

«Пока все спят, душа ушла из дома…»

Пока все спят, душа ушла из дома,
На цыпочках, сняв туфли, не дыша,
Как женщина, сбежавшая к другому,
И не взяла с собою ни гроша.
Мы здесь живём: в шкафу стоит посуда,
И на окне – растения в горшках…
Она уже так далеко отсюда,
Что будет взрыв – и всё вернется в прах.

«Мы словно тени на песке…»

Мы словно тени на песке —
Сыпучем и горячем,
И мы висим на волоске,
И мы едва не плачем, —
Давай заплачем, – может, вдруг
К чему-то прикоснёмся
И детский ощутим испуг,
И, может быть, проснёмся.

«В темноте, как будто под водою…»

В темноте, как будто под водою,
Движется какая-то машина.
Путь её не освещён звездою,
Фонари бросают свет под шины.
Что же нам с тобой теперь осталось —
Нам, стоящим на ночном пороге?
Иероглиф «жэнь», что значит: «жалость»:
Две полоски на сырой дороге.

«Что в старости может присниться…»

Что в старости может присниться,
Когда от мороки земной
Останется счастья крупица
Да шорох листвы за стеной?
Наверное, жаркое лето,
Мальчишечья беготня,
Дорожка из тени и света,
Что в лес уводила, маня…

Восточный базар

Я в прошлое вхожу, как в крытый рынок,
Где по бокам встают былые боли
И руки тянут мне, и жуть ужимок…
Я сквозь себя иду помимо воли.
Как много здесь всего: коробки, склянки…
На разных языках зовут торговцы…
Блестят рубины – маленькие ранки…
Одежды сбились в груду, словно овцы…
И с потолка зелёные молитвы
Свисают вниз с надеждой на спасенье…
И с этим скарбом не пройти по бритве
Из вони специй – в воздух воскресенья.

«Запах сирени, и детство, и дождь на балконе…»

Запах сирени, и детство, и дождь на балконе,
Скоро обедать, и Тютчев с пятном на странице…
Жизнь перешла через холм – и на западном склоне
Вспять оглянуться впервые уже не боится.
Шины как пахнут отцовского велосипеда
Слышит душа и сквозь толщу земли прозревает…
Прыгает в прыгалки девочка – дочка соседа…
Бабочка смятая из-под сачка вылетает…
Небо в сияющих лужах и мачта из спички…
Я не люблю бледнолицых, я друг краснокожих…
Сосны шумят… Возвращается к счастью привычка,
Нужно лишь вспомнить, на что это было похоже…

«Двадцать первый век еще страшнее…»

Двадцать первый век еще страшнее,
Только почему-то не больнее
Ощущаешь эту страшноту…
Оттого, что он ненастоящий —
Как дельфин, на берегу лежащий.
Этот век – как кислый вкус во рту.
Покарябай кожу у дельфина —
Как картон она. И вот картина:
Афродита вышла из воды.
Ну признайся, это невозможно…
Подойди, притронься осторожно —
Никого. Лишь пустота и ты.

«Облако тяжёлое, резное…»

Облако тяжёлое, резное
Над ковром, сплетённым из травы.
Небо голубое, неживое.
Чуть позвякивает жесть листвы.
Продолжая жёсткую картину,
Взгляд стальной отметим у реки.
Ветер упирает иглы в спину,
Пляшут солнца злые огоньки.
Человек, бряцающий кимвалом,
В этой инсталляции живёт.
Через ветви смотрит, как в забрало.
Только тем и мягок, что умрёт.

«Колеблющаяся занавеска…»

Колеблющаяся занавеска,
Комода тёмная громада.
Кузнечики стрекочут резко,
Их слышно хорошо из сада.
А на веранде светит солнце,
Луч косо падает на стену.
Стучат в квадратные оконца
Деревьев локти и колена.
А от калитки по тропинке
Идёт ко мне навстречу мама.
И рамка на старинном снимке
Мне кажется дверною рамой.

«Я живой кораблик из бумаги…»

Я живой кораблик из бумаги,
Я плыву по небу голубому,
И бумага не вбирает влаги,
И дорога горняя знакома.
Или вот: одет в сюртук зелёный,
Я кузнечик, от всего свободный,
Стрекотаньем только окрылённый,
К ремеслу иному непригодный.
Я сижу в качалке на крылечке,
Не жалею о прошедшем мимо…
Цепь распалась, и её колечки
Раскатились и звенят незримо.

«В неземном изгибе занавески…»

В неземном изгибе занавески
Вы меня заройте после смерти,
Я сегодня получил повестку
Долгожданную в пустом конверте.
Так прощай же, вечный детский садик,
Узкий шкафчик, мир, пропахший супом,
Солнышко, как маршал на параде,
Салютующее людям-трупам.
В детстве можно лечь спиной на санки
И, поскрипывая, въехать в небо…
Жизнь есть смерть, а именно буханка
Съеденного на морозе хлеба.

«Я проведу рукой…»

Я проведу рукой
По рощице за рекой,
По темнеющим небесам,
По шёлковым волосам,
По величавой горе,
И по шершавой коре,
И по простым словам,
Что не сказал я вам…

«Бугорки, и трещинки, и пятна…»

Бугорки, и трещинки, и пятна,
Словно воробьи, слетелись, сели, —
И стена вдруг сделалась понятна,
Как понятен снег весной, в апреле —
Человеческий в своём надрыве,
Тающий, изрытый письменами,
Словно крылья бабочки в порыве
Трепетном, наполненном глазами.

Еще от автора Илья Михайлович Франк
Прыжок через быка

Почему, оказавшись между двух людей с одинаковыми именами, вы можете загадывать желание? На сей насущнейший вопрос и отвечает эта книга. Если же серьезно, то она рассказывает о зверином двойнике героя – в искусстве вообще и в литературе в частности.


Немецкая грамматика с человеческим лицом

Предлагаемая вниманию читателей грамматика написана не строгим академическим, а живым, доступным для, понимания языком. Изложение материала ведется в форме рассказа, в стиле устного объяснения. При этом делается акцент на те моменты немецкой грамматики, которые вызывают затруднение. Вместо скучных таблиц вы найдете в книге несколько основных правил-подсказок, которые позволят скорректировать вашу речь "на ходу", в самом процессе говорения, а не вспоминая таблицу после уже сделанной ошибки. Книга предназначена как для начинающих (поскольку не предполагает у читателя никаких предварительных познаний в немецком языке и вводит материал последовательно и постепенно), так и для совершенствующих свой немецкий (поскольку содержит весьма большой материал – вплоть до тонкостей, в которых путаются и сами немцы).


Портрет слова. Опыт мифологемы, или Попытка мистификации

Данная книга посвящена звуковому символизму слов и некоторым другим странным вещам, случающимся в языке, произведении искусства и даже в обыденной жизни.Являясь чем-то вроде ментальной водки, эта книга противопоказана людям, которым и без того хорошо.


Невидимая рама

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прыжок через быка. Двойник-антипод героя в литературе и кино. Опыт фантастического расследования

В книге рассказывается о фигуре двойника-антипода главного героя в литературе и кино – о фигуре, которая решающим образом влияет на судьбу героя и благодаря этому играет сюжетообразующую роль. Чтобы определить, кто именно является подобной фигурой в конкретном произведении, нужно проследить, на каком персонаже (на его внешности, на его поступках, на происходящих с ним событиях) сходятся, образуя пучок, несколько характерных признаков. Этот – удивительным образом повторяющийся – набор признаков (выявлению которых и посвящена основная часть работы) объединен общим принципом: двойник-антипод представляет собой нечто вроде двери, через которую испытуемый герой входит в смерть (тем самым либо прекращая, либо изменяя свою жизнь)


Рекомендуем почитать
Петербург.  К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких

Анализируются сведения о месте и времени работы братьев Стругацких над своими произведениями, делается попытка выявить определяющий географический фактор в творческом тандеме.


Русский Амаду, или Русско-бразильские литературные связи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Продолжение следует...

В своей речи по случаю присуждения ему Нобелевской премии, произнесенной 7 декабря 1999 года в Стокгольме, немецкий писатель Гюнтер Грасс размышляет о послевоенном времени и возможности в нём литературы, о своих литературных корнях, о человечности и о противоречивости человеческого бытия…


В лабиринтах детектива

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Как работает стихотворение Бродского

Предмет этой книги — искусство Бродского как творца стихотворений, т. е. самодостаточных текстов, на каждом их которых лежит печать авторского индивидуальности. Из шестнадцати представленных в книге работ западных славистов четырнадцать посвящены отдельным стихотворениям. Наряду с подробным историко-культурными и интертекстуальными комментариями читатель найдет здесь глубокий анализ поэтики Бродского. Исследуются не только характерные для поэта приемы стихосложения, но и такие неожиданные аспекты творчества, как, к примеру, использование приемов музыкальной композиции.


Толкиен. Мир чудотворца

Эта книга удивительна тем, что принадлежит к числу самых последних более или менее полных исследований литературного творчества Толкиена — большого писателя и художника. Созданный им мир - своего рода Зазеркалье, вернее, оборотная сторона Зеркала, в котором отражается наш, настоящий, мир во всех его многогранных проявлениях. Главный же, непреложный закон мира Толкиена, как и нашего, или, если угодно, сила, им движущая, — извечное противостояние Добра и Зла. И то и другое, нетрудно догадаться, воплощают в себе исконные обитатели этого мира, герои фантастические и вместе с тем совершенно реальные: с одной стороны, доблестные воители — хоббиты, эльфы, гномы, люди и белые маги, а с другой, великие злодеи — колдуны со своими приспешниками.Чудесный свой мир Толкиен создавал всю жизнь.