Алое и золотое - [11]

— Знаешь, Ми, сколько в твоем замке умирает голодных детей?

— Это их проблемы, Шер, — они могли бы работать и получать за это еду.

— Это были очень маленькие дети, они не могли работать. Они умирали, потому что их матери не могли вовремя окончить работу. Чтобы вовремя их покормить. Либо от работы у них кончалось молоко, и они не могли вовремя найти кормилиц, приобрести молока, их дети умирали. Я видел не только это. Но сейчас я хочу спросить тебя об этом. Это кажется тебе справедливым?

— Да, Шер, — это их судьба. Вмешиваться в уготованные богом судьбы несправедливо, вот как я считаю.

— Если бы не было меня, которого бог вообще не придумал для этого мира, ты была бы сто раз съедена дикими животными в лесу или поймана и продана в рабство. Это кажется тебе справедливым?

— Конечно, нет, — улыбнулась Мина — ведь бог прислал тебя для моего спасения, аж из другой вселенной.

— В твоем мире существуешь только ты Мина? Для других в твоей жизни места нет? Ты никого не впустишь в нее и ни о ком не станешь заботиться. Не пожертвуешь собой ради общего блага, как моя чудесная О-линь, не пожертвуешь собою ради меня? Так вот, Ми, — дружба — это совпадение интересов, бескорыстие, откровенность, готовность пойти на жертву ради друга и совпадение мировоззрений. Между нами есть что-то вроде дружбы. Но ты продолжаешь использовать меня как диковинное животное оружие, средство передвижения и наши мировоззрения не совпадают. Поэтому я могу расторгнуть сделку прямо сейчас. Но я провожу тебя до большой дороги, по которой ходит и ездит много людей. Кто-нибудь, обязательно довезет тебя до Кёнигсберга. Но ради твоей личной безопасности никому, СЛЫШИШЬ, никому не говори что ты женщина. Я больше не приду на помощь.

Затем он, все еще оставаясь в волчьей форме, внезапно отрастил крылья и лапы, схватил Кайзера и Мину и отнес их на Кнайхопфский тракт…

Мина всю ночь, до самого утра простояла на тракте, надеясь, что пришелец вернется. Она так привыкла к нему. Она не представляла, что он может вот так взять и бросить ее только за что, что она родилась богатой, а кто-то родился бедным. Это же вовсе не ее вина! Не ее! Это было несправедливо. Утром, по дороге она доехала до достаточно дорогой гостиницы Кнайхопфа и забыла о Шере. И Эрик фон Анвельт и Альбрехт, герцог Пруссии, были рядом — рукой подать.

Сначала она, естественно, переодевшись в свое лучшее платье, пошла на прием к Анвельтам. Эрик, стоявший под руку с миловидной рыжеволосой девицей, побелел так, что его лицо стало неотличимо от цвета его волос. Потом подвел рыжую к Мине и представил их:

Анна Мария — моя любимая и ненаглядная жена

Мина — моя спасительница и ангел-хранительница

Эрик фон Анвельт был для нее потерян, грустно подумала Мина, гуляя по саду с Анной Марией, которая бесконечно благодарила Мину и ее брата за чудесное спасение ее ненаглядного мужа. От предложенного экипажа Мина не отказалась. Повозка довезла ее до гостиницы и Анвельты с Миной распрощались. Войдя в номер, Мина собралась было броситься на кровать и разрыдаться, когда почувствовала, что к ее лицу приложена какая-то дурманная тряпка, а на ее голову пытаются надеть еще и дурнопахнущий мешок. Она, как могла, пыталась сопротивляться, пока не потеряла сознание.

Как только она разлепила, наконец, глаза, то увидела мерзкую бородавчатую рожу над своим лицом.

— Раздевайся! — проорал ей в лицо урод с круглыми холодными голубыми глазами, — ненавижу возиться с женскими тряпками! Но, если ты стесняешься, я могу тебе помочь. Однако, когда я закончу, одеться тебе будет уже не во что.

Оглушенная Мина с трудом понимала слова этого человека. Ей показалось, что ее уши заполнились воском, и звуки извне проникают в ее слух с опозданием и искаженными. Она силилась понять, что он от нее хочет. Но не могла. Она сцепила пальцы рук друг с другом на груди так крепко, что ногти поранили кожу, и показалась кровь. Она не боялась и не дрожала. Не могла. Ее ужас был сильнее страха и был слишком сильным, чтобы хоть как-то пошевелиться. И ее мысли были парализованы этим ужасом настолько, что она даже не могла молиться о спасении. Ее время просто остановилось.

Уроду надоело ждать, пока она начнет исполнять его приказы и он, схватив ее за волосы, повалил на землю, вытащил нож и, подцепив ткань платья у пояса, резко рванул на себя. Платье порвалось, но не до конца. Однако, урод не стал продолжать. Того, что он сделал, было уже достаточно, чтобы снять с впавшей в окаменение Мины шоссы, которые она забыла снять, будучи переодетой нарочным. Урод принялся их сдирать, тряся Мину как соломенную куклу. Все больше и больше обнажая вожделенный треугольник волос между стройных белых ног Мины. Затем он, одним движением подняв ее руки над головой, другим разрезал ткань платья у ворота вниз, обнажая ее остро торчащие полные груди. Мина была настолько унижена, что ей хотелось как можно скорее умереть на месте.

— Я прошу вас оставить эту женщину и удалиться. — вдруг, раздалось над ними. Разбойнику показалось, что он ослышался. Потому что такого просто не могло быть. Зато, голос говорившего почему-то ясно и четко прозвучал в голове Мины. Спокойный мужской тенор, лишенный какой-либо эмоциональной окраски, но он показался ей таким жарким и нежным, и как ни странно каким-то знакомым, что она глубоко вздохнула, пытаясь охладить свое взорвавшееся солнцем от этих слов сердце. И оно разбудило ее остановившееся время. Голос был ответом на ее немые молитвы, которые она силилась, но не могла произнести. Голос был чудом, который заставил ее вспомнить, что она все еще жива и все еще может попытаться выжить. Она тоже не верила в его реальность. Откуда тут взяться кому-либо, захотевшему ей помочь? Она видела всю эту гнусную компанию. И знала, что на многие мили вокруг здесь больше никого нет, кроме них и ее. И подумала, что это знак, послание ей с небес, чтобы она не отчаивалась, до самого конца. Ведь пока ты жив — шанс что-то изменить есть всегда. И она, сама того не ожидая, моментально расцепив свои онемевшие пальцы, изо всех сил вцепилась ногтями в глаза обидчику. Пусть даже она умрет сейчас, но она умрет как леди, как дочь своего отца, как сестра своего брата. Не как шлюха.