Алмазный остров - [9]

– Я думаю, игра, скажем, в подкидного дурака не так уж и страшна… Или раскладывание пасьянса. – Ольга немного помолчала, словно обдумывала новую мысль. – Ведь надо же чем-то заниматься нашим милым старушкам по вечерам.

– И опять я с вами совершенно согласен, – охотно поддакнул ей Константин Петрович, уже очарованный хозяйкой столь гостеприимного и приятного дома. – Мы ведем борьбу только с азартными играми, которые уже принесли и продолжают приносить только вред, а зачастую и горе. Ведь проигрываются огромные деньги, родовые имения и, простите меня, даже… жены.

– Жены? – удивилась Ольга.

– Именно так, – подтвердил Победоносцев. – И это уже совершенно никуда не годится!

– Ах, как вы правы, – Ольга проникновенно посмотрела Константину Петровичу в глаза. – Ведь это совершеннейшее падение нравов. Но, – она потупилась, – все мы в чем-то грешны, поэтому осуждать людей я лично не могу. Еще Мирабо говорил, что осуждающий человеческие пороки не любит людей. А я – люблю.

Последняя фраза настолько тронула старика, что он едва не прослезился. До чего же славная женщина! Как же повезло Федору Карловичу!

Уходил Победоносцев от фон Штайнов умиленный и полностью завороженный хозяйкой. И, конечно, принял приглашение посетить их в следующее воскресенье, потому как у Ольги Григорьевны намечался день ангела. А следом за действительным тайным советником стали бывать в особняке на Литейном и просто тайные советники. И члены Государственного совета. И сенаторы. И сам петербургский градоначальник, генерал от кавалерии Николай Васильевич Клейгельс, сделавшийся одним из самых рьяных почитателей Ольги Григорьевны, а впоследствии и ее защитником. Говаривали, что из-за частых посещений дома фон Штайна, а ежели говорить точнее, генеральши фон Штайн, у бесстрашного некогда рубаки и красавца Клейгельса происходили скандалы с супругой, и будто бы она таскала его за поседевшие бакенбарды, доходящие до груди, и рвала их в клочья. Так или иначе, но первая часть плана генеральши фон Штайн была выполнена: весь Петербург знал, какого масштаба люди бывают в особняке на Литейном и почему.

Пора было переходить ко второй части плана…

* * *

– У вас инфлюэнца? – не скрывая насмешки, спросила Амалия Шульц, то есть Ольга Григорьевна Штайн, и пытливо посмотрела на Дворжака.

Сейчас, со вспотевшими от нахлынувшего желания ладошками и восставшим, судя по оттопыренному заду, естеством, он был в полной ее власти, и из него запросто можно было вить веревки. Что ж, почему бы не пообещать ему то, что потом можно и не исполнить? Ведь не первый же раз. Мужчинам нужно дарить надежду, а там как сложится.

– Нет, – ответил владелец гостиницы и сглотнул. Его помутневший от похоти взор буквально вонзился в едва прикрытую грудь прехорошенькой женщины.

– Вы хотите мне что-то сказать? – сделавшись вдруг серьезной, спросила Ольга. – Впрочем, нет, лучше помолчите. Я догадываюсь сама. – Она улыбнулась и едва слышно добавила: – Милый…

– О-о, – простонал Дворжак и припал к ручке дамы. – Неужели мое счастье возможно?

– В этой жизни возможно все, – менторским тоном ответила фон Штайн и обворожительно улыбнулась.

– Когда же, когда?! – воскликнул Дворжак и предпринял попытку обнять Ольгу.

– Скоро, очень скоро, – увернулась от его объятий Ольга Григорьевна. – Давайте после завершения нашего дела.

– После дела, – повторил за ней Дворжак.

– Именно так, – поставила точку в их торгах Ольга. – Сразу после того, как мы поделим наши денежки, – добавила она. – Пятьдесят на пятьдесят. Вы согласны со мной?

Держатель «Европейской» снова сглотнул и решительно мотнул головой:

– Да.

– Вот и славно, – снова улыбнулась Ольга. – А теперь позвольте, я пройду к себе… Я устала.

Получив ключ от соседней с нумером Артура комнаты, госпожа фон Штайн прошла к себе. Собственно, то, что она замышляла и для чего ее пригласили из Лазенок, где квартировался Гродненский гусарский полк, с командиром которого Ольга крутила бурный роман, принесший ей доход в виде разных ювелирных безделиц тысяч на семь серебром, было не ее изобретением. Прием гостиничных краж, который она намеревалась проделать с графом Ламбером, по-другому маркизом де Сорсо, был придуман Сурочкой Блювштейн, известной в российском воровском мире и многих европейских странах как Сонька Золотая Ручка, и назывался он весьма остроумно: «Гутен морген». Этот прием был прост до гениальности, если хотите, гениален до простоты. Ранним утром элегантная и спокойная воровка проникала в нумер намеченной жертвы и принималась искать деньги и драгоценности. Если жертва просыпалась и начинала недоумевать, Сонька рассыпалась в извинениях и вполне непринужденно делала вид, что ошиблась номером. Иногда она выдавала себя за француженку или немку, иногда за слегка подвыпившую даму полусвета, а дабы вознаградить жертву за причиненное беспокойство, отдавалась ей – в смысле, ему – и осыпала ласками, после чего «клиент» уже и не думал возмущаться или жаловаться гостиничному управляющему.

Уходила Сонька всегда с добычей.

Если же жертва не просыпалась, то наутро обнаруживала себя обчищенной до нитки, и сколь бы она ни ругалась и ни требовала возмещения утраты, ответственность за нее нес один лишь коридорный, с которого, по существу, нечего было и взять. А Сонька тем временем уже катила на лихой троечке по бескрайним российским просторам либо пересекала на поезде границу соседнего европейского государства, чтобы в одном из лучших здешних отелей с блеском проделать аналогичную операцию.