Алмазный лабиринт - [27]

Под чьими-то тяжелыми шагами захрустел песок, и Санча оглянулась. Мрачный Сигурд с такой завистью смотрел на раскинувшийся за полоской песка лес, что девушке стало не по себе.

– Сигурд, – нерешительно окликнула Санча, и, поскольку ванахеймец не отозвался, позвала погромче: – Сигурд!

– А? – можно подумать, он только теперь заметил ее. – Чего?

– Мы остаемся здесь?

– Нет, – он помотал головой. – Переночуем на берегу, а завтра уйдем в море. Тут опасно.

Об этом Санча и сама знала – Стигия, не терпевшая на своих землях чужаков, была слишком близко.

– Будем ждать в море? Сколько?

– Два раза по десять дней, – неохотно отозвался Сигурд. Санча подумала, что проще разговорить камни на берегу, чем не желающего разговаривать северянина. Все же она спросила, хотя язык не поворачивался высказать подобное предположение:

– А если они не придут через десять дней, что тогда?

– Тогда? – неожиданно рассвирепев, переспросил Сигурд. – Тогда я переверну эту треклятую страну с ног на голову и найду их, понятно, женщина?!

– Понятно, – покорно сказала бывшая дочь герцога и вздохнула. Лучше бы Конан возвращался поскорее, а то закончится тем, что Санча одна останется на корабле, а остальные будут бегать по джунглям и разыскивать друг друга!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Стигия и Дарфар

Ночью прошел дождь. Тугие струи обрушились на плотный слой листьев, изо всех сил пробивая дорогу вниз, к земле, превращая толстый пласт палой листвы и глины в липкую и вязкую кашицу. К утру ливень прекратился, но оставались промозглая сырость да водопады холодных капель, летящих с каждой случайно задетой ветки. Тонкие стволы здешних деревьев, напоминавших гигантскую траву, и без того плохо горели, а сейчас настолько пропитались водой, что любая попытка поджечь их заканчивалась неудачей. В третий раз стукнув вместо кремня себе по пальцам, Вайд от души проклял мокрые дрова, собственное неумение и мрачно уставился на лежавшие возле будущего костра тушки маленьких зверьков, смахивающих на раскормленных и перекрашенных в желтый и зеленый цвета поросят. Кабанчиков следовало приготовить, а Вайд не имел ни малейшего понятия, как это делается. С чего хотя бы начинать? Шкурки с них ободрать, что ли?

Крысенок озадаченно потыкал в ближайшего зверька ножом и поскреб в затылке. Воровать было не в пример легче… Куда все, кстати, подевались, к демонам прямиком провалились? Выкопать яму в мягкой земле не так сложно, а они возятся, точно решили построить вторую пирамиду Кеми…

Отряд шел через джунгли уже третий день. Собственно, здешние леса не были настоящими джунглями – непроходимые чащи начинаются южнее, в Куше и Черных Королевствах. Тут, в Стигии, за полосой буйно разросшейся зелени вдоль морского побережья, через которую пришлось прорубаться, начались вполне проходимые заросли. Солнце в Стигии вставало совершенно так, как и в иных землях, сбиться с нужного направления было почти невозможно, и отряд, по примерным подсчетам капитана, преодолел уже почти половину пути до гор. Ни дарфарцы, ни следы их близкого пребывания на глаза не попадались, отчего некоторые самоуверенно решили, что и дальнейший путь будет столь же легким. Киммериец в ответ на подобные замечания ворчал, что болваны-корсары заметят дарфарцев, только когда дикари свалятся им прямо на головы, и что лично ему, Конану, не по душе такое благополучие.

Ожидаемые неприятности начались вечером третьего дня. На выбранной киммерийцем незаметной полянке разбивали стоянку и ждали возвращения нырнувших в окрестные заросли Кореми и Марчо по прозвищу Коротышка, собиравшихся подстрелить дичи на ужин. Когда добытчики вернулись, помахивая связанными за лапы пестрыми птицами, похожими на короткохвостых фазанов, все заметили, что Коротышка заметно прихрамывает. От расспросов он небрежно отмахнулся, заявив, что наступил в начинавшем темнеть лесу на какую-то колючку.

Принесенных охотниками птиц еще не успели как следует ощипать, как Коротышка растерянно протер глаза и пожаловался, будто плохо видит. Затем ему неожиданно стало холодно, да так, что сидевшие рядом отчетливо расслышали стук зубов. Пока соображали, что делать, да искали в поклаже теплые вещи, Марчо трясло все сильнее и сильнее. Кореми неуверенно предложил разогреть прихваченного с собой вина и влить в глотку Коротышке, но тут незадачливый корсар задергался наподобие припадочного нищего, выпрашивающего медяки на ступенях храма Митры, выкатил глаза, захрипел, пытаясь что-то выговорить непослушным языком, и мешком опрокинулся на спину. Руки и ноги беспорядочно и мелко тряслись, его выгибало, как словно больного падучей, лицо медленно меняло цвет на синевато-серый. Опешивший отряд стоял кругом, не представляя, что можно сделать и чем помочь. Коротышка скрючился едва не вдвое, судорожно дернулся и затих, уставившись остановившимися глазами в пляшущий костер. Кто-то вполголоса, но от души выругался.

Позже Конан, вспомнив слова Марчо, осмотрел его сапоги. «Колючка», на которую наступил впотьмах Коротышка, оказалась кривым заостренным шипом неизвестного растения. Она без труда проткнула мягкую кожу насквозь, оцарапав стопу. Киммериец на всякий случай выбросил ее в огонь, подумав, что никто не сможет теперь сказать – наткнулся Марчо на шип случайно или такие колючки намеренно разбросаны в лесу: вдруг кто-нибудь, животное (или человек) наступит?