Алмазный город - [30]

– Понимаю, – протянул Крутько, хотя на самом деле он не понимал ничего: что может сделать военный врач, который знает в совершенстве лишь одну науку – как лечить людей!

Гапоненко протянул ему два листка.

– Вот кратко обстоятельства его гибели. А это – словесный портрет человека, который внедрился в отряд, выдавая себя за полковника Рагозина.

"Со стороны, конечно, всё выглядит крайне неубедительно, – думал Гапоненко, – следователь ОГПУ привлекает к раскрытию преступления постороннего человека – какого-то военного врача! Но Крутько должен верить, что я без него не обойдусь. Он знает, что обязан мне освобождением своей жены и будет преданно помогать по мере сил… Ещё не знаю, как, но предчувствую, что этот простодыра и вправду окажет мне немалую услугу…"

Николай Иванович внимательно прочел оба документа, и на лице его поочередно отразились задумчивость, изумление и озарение.

– Послушайте, Дмитрий Ильич, вы удивитесь, но я… знал этого человека! Ну, который выдавал себя за Рагозина. Если бы не шрам на запястье в виде буквы "т", я бы ещё усомнился, но это… Моя первая серьёзная операция, разве такое забудешь! Осколок мины прошел по касательной, оказалось порванным сухожилие. Я потом гордился: сшил всё так, что рука сохранила полную двигательную активность!.. Не знаю, как зовут этого человека сейчас, и кто он по званию, но тогда моим пациентом был поручик второго пехотного полка Михаил Михайлович Воронов. Прошло девять лет, но я помню, будто это было вчера… Кстати, накануне войны поручик три года прожил в Китае – изучал боевые искусства в каком-то древнем монастыре.

Лучшего подарка майор Гапоненко не мог бы и ожидать! От радости он готов был расцеловать военврача. Прежде Дмитрий Ильич не знал, за что и ухватиться. Шрам на запястье казался ему несущественной деталью – его всегда можно было прикрыть рукавом. Оказывается, это серьезная особая примета. А владение боевыми искусствами? Разве это не след? Пожалуй, теперь он справится и сам. Пусть Крутько идёт к своей красавице-жёнушке и радуется, что дёшево отделался.

Гапоненко прошёл к сейфу и вынул из него расписку-признание военврача в преступной деятельности против советского государства и отдал ему.

– Можете это порвать. Прямо сейчас!

– Правда? – осветился радостью тот. – Большое спасибо!

И стал с удовольствием рвать бумагу.

– Последняя просьба, Николай Иванович: не возражаете, если понадобится необходимость в установлении личности преступника, я ещё разок вызову вас в наше негостеприимное заведение?

– Ради Бога! – тот с облегчением поднялся и пожал протянутую следователем руку.

На улице моросил холодный осенний дождь, но на душе у Крутько было солнечно. Он уже стыдился своего предубеждения против Дмитрия Ильича. "Непонятно, чего это Ян им так недоволен? Наверное, скрывает что-то… А Светаша права: майор – хороший человек! Хочет найти убийцу друга, так это же – святое дело! Я бы и так ему помог, без этого дурацкого признания! Он, видимо, заставил меня написать его от отчаяния – наверное, работая в этом учреждении, поневоле начинаешь всех подозревать и остерегаться!"

Он шел в госпиталь и мурлыкал про себя любимый мотив, не подозревая, что с легкой руки "хорошего человека Дмитрия Ильича" вступил на путь, откуда нет возврата…

Глава восьмая

Катерина просыпалась медленно, будто поднималась со дна к поверхности легкого, освежающего сна. Она ощущала себя совсем юной; так бывало с ней далекими веснами, когда солнце поднималось из-за цветущих яблоневых деревьев, окрашивая лепестки в розовый цвет, а под окнами стрекотала неведомо откуда прилетевшая желтая птаха…

Она повернула голову – недавнего любовника рядом не оказалось, хотя его постель была ещё теплой. Катерина подошла к двери, ведущей на мощенную красной плиткой террасу, переходящую чуть повыше в крышу, и увидела: Николай Николаевич в майке и спортивных брюках методично отжимался от пола. Она некоторое время смотрела на него с улыбкой, сродни материнской – все мужчины просто взрослые дети. Вместо того чтобы рядом с женщиной ожидать её пробуждения или осторожно разбудить…

"Караул!" – чуть не закричала она. В первый же день после своего приезда не ночевать в собственном номере, да ещё возвратиться в него так поздно, чтобы об этом узнали другие? Что они скажут?!

В ванной комнате она лишь провела по лицу мокрой рукой – чисто кошка! – сорвала с вешалки высохшее платье. Ей даже некогда было причёсываться! Она просто заколола волосы гребнем, по счастью оказавшимся в её сумочке…

Уже закрывая за собой дверь номера, Катерина услышала жалобный вскрик Николая:

– Катюша!

И остановилась на пороге.

– Прости, Николушка, я должна бежать. Позже прийти в отель мне нельзя, понимаешь? Я и так проспала! – она послала Астахову воздушный поцелуй, стараясь не смотреть в его растерянные глаза.

Пустынную площадь Катерина перебежала в несколько секунд и хотела сразу же пройти в двери отеля, но какой-то заспанный мальчишка с кипой газет преградил ей дорогу и, суя в руки одну из них, частил на немецком:

– Читайте, мадам, последние новости! На берег реки Шпрее выбросило труп молодой женщины! Жуткие подробности! Покушение на английского консула! Мышьяк в кофе со сливками!..