Алмазная грань - [18]

— Замолчи! — крикнул подошедший Кириллин. — Ада нечего пугаться тому, кто в аду всю жизнь живет. Бог милостивее людей. Может, за муки Василию и в раю местечко найдется.

Протолкавшись вперед, Александр шагнул в полутьму сарая, где покончил свои счеты с жизнью мастер Василий Гутарев, недавно так жадно расспрашивавший незнакомого человека о воле.

«Вот и дождался ты воли, Василий, — мелькнула в голове Кириллина мысль. — Одна у нас дорожка на волю».

В дальнем углу склада, между разбросанных ящиков, висело уже остывшее тело мастера. Перед смертью Гутарев собрал пустые короба и, взобравшись на них, перекинул через блок веревку.

— Василич, — услышал Кириллин за своей спиной чей-то приглушенный шепот. — Покойника будут снимать — отрежь мне, милок, кусочек веревки на счастье.

— Эх ты!.. — со злобой выругался мастер. — Счастья захотел? Лезь и ты за ним в петлю...

Около покойника стоял сумрачный Степан Петрович. Управляющий почтительно, торопливым шепотом что-то объяснял ему.

— Добрый мастер был, — подумал вслух Корнилов. — Неужто так обиделся? С чего бы в петлю полез?

— Строптивости превозмочь не смог, — отозвался управляющий. — Строптивости много у них, дорогой Степан Петрович.

— Снять надо, — сказал хозяин, прикасаясь палкой к рубахе Гутарева, висевшей мешком над выпирающими ключицами.

— Другую рубаху надеть? — спросил управляющий.

— Покойника снять надо! — прикрикнул Степан Петрович. — Народ по местам разгоняйте. Только и норовят, мошенники, как бы от работы увильнуть! Ты-то куда?

Кириллин, не ответив, проворно вскочил на ящик и перерезал ножом веревку. Поддерживая одной рукой тело Гутарева, мастер осторожно опустил его на пол, поцеловал покойника в холодный лоб и, не глядя ни на кого, вышел из склада.

— Тоже перец-мужик... — сквозь зубы проворчал управляющий.

Глава шестая

1

Весну Алексей Корнилов провел в Антверпене. Он поселился на улице Пеликана, по соседству с гаванью и кварталом веселых домов, где по вечерам толпами бродили подвыпившие моряки со всех кораблей, заходивших в порт.

В Антверпене находилась международная биржа торговцев бриллиантами. Алексей Корнилов познакомился со здешними резчиками и гранильщиками драгоценных камней. Он часто рассматривал в лупу фаски алмазных граней. Тонкость отделки камней восхищала его, но думал он о другом.

«Слов нет: тонко сделано, но у нас мастера простое стекло так разделают, что бриллианту не уступит», — хотелось сказать фламандским гранильщикам. Но из вежливости следовало молчать и восхищаться ювелирной работой новых, немного самонадеянных знакомых.

В конце мая Корнилов распрощался с семьей Боолеманов, где он жил; хозяева долго уговаривали старого русского друга повременить с отъездом. Но даже укоризненный взгляд дочки Боолеманов, белокурой Минны, не изменил решения Алексея Степановича.

Дорога была недолгой. Теплым майским вечером он приехал в Париж. Переменив запыленный в дороге сюртук, Алексей отправился бродить по Большим Бульварам. Побывал он и на набережной Сены. Над рекой с криками проносились чайки.

Поздно ночью Алексей возвращался из Пале-Рояля полный впечатлений, поглядывая на женщин, задевавших красивого молодого человека.

Он чувствовал себя свободным: под предлогом тяжкой болезни сына отец выхлопотал Алексею Корнилову отставку.

Маленькая квартира, нанятая им в Париже, всегда пустовала. Весь день Корнилов бродил по городу, заходил в модные магазины, обедал в дорогих ресторанах, вечер проводил в театре, по большей части в «Водевиле».

Алексею Степановичу нравился этот город, где жизнь текла так легко, где для богатых людей придумано столько развлечений. Он завел себе экипаж и каждый день отправлялся на прогулку в Булонский лес в поисках развлечений.

Иногда Алексей вспоминал, что в Париже делать ему нечего. Из Антверпена следовало ехать в Баккара, куда отец посылал его знакомиться с прославленными хрустальными заводами. Но сын твердо решил пока пожить в Париже, а маленький городок на востоке Франции и все дела могли подождать.

Алексей Корнилов завел знакомства с знатными соотечественниками, которые давно жили в Париже, постепенно разоряясь и распродавая своих крепостных. Таких семей было немало в Париже, и в каждой из них Алексей находил радушный прием.

Чаще всего он бывал в Сен-Жерменском предместье у богатого русского барина Льва Сергеевича Курбатова, уже два десятилетия обитающего в Париже.

В гостиной особняка собиралось по вечерам смешанное общество. Здесь бывали одесский грек Ставраки — делец и хвастун, молодые дипломаты из посольства и легкомысленные жуиры, тратившие щедро присылаемые из России маменькины и папенькины капиталы. У Курбатова в гостиной Алексей Степанович встречал модного художника-портретиста, католического патера-миссионера и завсегдатаев дома — игроков, которые, как говорили в том кругу, умело исправляли за карточным столом ловкостью рук ошибки капризной фортуны. За эту ловкость почтеннейшие люди претерпевали иногда неприятности, но в доме Курбатова они чувствовали себя в безопасности и вели себя благопристойно — слишком крупной игры Лев Сергеевич не разрешал.

Так протекали парижские дни. Алексей Степанович стал задумываться над тем, что эта жизнь перестала ему нравиться. Точно так же, как в Петербурге, он стал скучать в обществе парижских знакомых. Вместе с тем стал внимательно приглядываться к другой жизни Парижа. Алексей начал читать газеты, в которых осуждали правительство, Свобода суждений была удивительной по сравнению с Россией. Газеты и смелые речи ораторов даже в светских салонах интересовали молодого офицера. Он стал реже бывать даже у Курбатова, у него появилась страсть к книгам. От знакомых журналистов Алексей впервые услышал о Сен-Симоне и Шарле Фурье и на короткое время увлекся утопическим социализмом. Наконец от русских он узнал о том, что в Париже многим известен Александр Герцен — русский писатель, не возвратившийся в Россию. Имя его произносили в Петербурге и Москве со страхом. В ту пору Герцен был в Италии.