Альманах немецкой литературы. Выпуск 1 - [46]

Мамочка, кричит сестра, а можно нам снять ботинки и в ручье походить?

Нет.

А почему нет?

Потому что вода слишком холодная.

Но вот здесь она вовсе не холодная.

Она везде холодная, говорит мама, сидя на скамье.

Ну и ладно, в воду мы не идем, а идем вдоль воды, которая здесь не такая грязная, как потом, когда она из города уже вытекает. Один раз рукой только пробуем, насколько она действительно холодная. А господин Вейльхенфельд теперь совсем один остался, потому что господин доктор Магириус больше к нему не ходит из-за своих ног, которые совсем распухли и стали бесформенными и, вероятно, даже лопнули бы, если бы он вдруг всем своим весом встал на них и пошел бы к господину Вейльхенфельду. А как говорит господин Магириус, забраться в инвалидную коляску и попросить отвезти себя к нему, нет, этого он никогда не сделает. Он ему время от времени будет посылать открытки, где будет писать: Ужасны времена, милостивый мой государь, в которые мы вынуждены жить. Или: Но я еще читаю, а Вы? И что для чтения ему приходится пододвигать стул совсем близко к окну для света, но и тогда он плохо видит, потому что окна в его доме слишком малы. Или что он засыпает за книгой. Иногда он пишет, что же тем не менее ему удалось прочитать и что это ему напоминает. Так вот, Вейльхенфельд в последний раз был в ратуше, говорит пастор Лахманн маме и отцу и умолкает.

Выдали ему бумаги, спрашивает отец, когда молчание прошло.

Отнюдь нет, говорит пастор Лахманн. И рассказывает, что господин Вейльхенфельд на той неделе снова был в магистрате, на сей раз без стульчика. И тогда, после того как его провели в комнату паспортного ведомства и немножко подождать заставили, его позвали в святая святых, куда вообще-то посетителей не пускают. Там ему снова пришлось постоять. Потом туда вошел в своем тщательно отутюженном костюме, так что о стрелки можно пальцы порезать, господин Тиле, а в руках, говорит господин Лахманн, он держал заграничный паспорт господина Вейльхенфельда и помахивал им, и господин Вейльхенфельд уже подумал, что теперь он получит визу и они его все же отпустят в Швейцарию. Господин Тиле сел, еще раз перелистал его паспорт, задал ему еще раз пару вопросов, фамилия, по какому адресу проживает и с какого времени, и род занятий или таковых не имеется, но все соответствовало тем данным, которые у господина Тиле были записаны.

Далее, возраст, сколько вам нынче исполнилось, спросил господин Тиле и заглянул в паспорт.

Сегодня мне ровно шестьдесят три года, восемь месяцев, две недели и три дня, господин Тиле, отвечает ему господин Вейльхенфельд.

Тут господин Тиле, который, потому что он никогда не болеет и никогда не считает своих дней, даже и представить себе не может, что кто-то свои считает, усмехнулся и позвал двух служащих, которые были чем-то заняты в соседней комнате.

Вот этот, сказал он и указал на господина Вейльхенфельда, утверждает, что ему сегодня исполнилось шестьдесят три года, восемь месяцев, две недели и пять дней.

И три дня, тихо поправил его господин Вейльхенфельд. И тут, он говорит, оба этих служащих как бы с жалостью усмехнулись и встали по бокам у господина Вейльхенфельда. А господин Тиле стал совсем официальным и паспорт господина Вейльхенфельда положил перед собой на стол, скрестил над ним руки и таким тоном, словно повторял уже наизусть выученный текст, сказал приблизительно следующее: Господин профессор Бернхард Израэль Вейльхенфельд, силою возложенных на меня полномочий я лишаю вас всех прав, которыми обладает каждый германский подданный, каждый немец, и навсегда отлучаю вас от нашей единой нации как отщепенца. А потом господин Вейльхенфельд и кивнуть не успел, как господин Тиле при свидетелях разорвал паспорт надвое, а потом еще каждую часть рвал отдельно, а корочки, потому что они слишком прочные были и не рвались, разрезал ножницами, потому что так легче. Пока от паспорта не остались одни клочки, которые господин Тиле сгреб у себя на столе в кучку. Вот так, сказал он.

Господин Тиле, господин Тиле, говорил господин Вейльхенфельд, качая головой, рассказывает господин пастор Лахманн отцу и маме, сидя вверху на скамейке, но господин Тиле просто рвал и резал, пока от паспорта вообще ничего не осталось. Потом один служащий из соседней комнаты сказал: Позвольте, господин Тиле! — принес корзину для бумаг и подставил ее господину Тиле, и господин Тиле осторожно стряхнул туда эти обрывки. Потом господину Вейльхенфельду нужно было еще поставить дату и свою подпись на формуляре в пяти экземплярах. Что он ознакомлен с тем, что он больше не является немцем.

Нет, спросил господин Вейльхенфельд.

Нет, ответил господин Тиле.

А чем же я являюсь теперь, господин Тиле, спросил господин Вейльхенфельд и положил перо.

Во всяком случае, немцем вы более не являетесь, и положил руки перед собой на стол.

А что же, господин Тиле, полагается делать в таком случае, когда через столько лет оказывается, что ты вдруг больше не немец, спросил господин Вейльхенфельд. Кто же я теперь?

Что вы будете делать, это ваше личное дело, говорит господин Тиле, тут уж вы сами должны решать.